Аветик Исаакян: Султан Фатих Мехмед
Было за полдень. Султан Мехмед восседал на троне в огромном дворцовом зале. Зажав в кулак бороду и приложив указательный палец к тонкому длинному носу, он устремил проницательный взгляд себе под ноги, на склонившихся в низких поклонах великого визиря, начальника войска, хранителя казны и придворного звездочета.
Зоркие глаза великого визиря Махмуд-паши не отрывались от лица султана, но оно было непроницаемо, как всегда, и надежно скрывало мысли и чувства повелителя. На самом же деле султана взволновали вести, которые сообщил ему визирь.
“Ничего, ничего, - думал султан, - я всегда могу, если захочу, натравить гяуров-венецианцев на этих свиней-генуэзцев; однако лучше пока прикинуться другом, выбрать подходящее время и уж тогда разить без пощады. Да, именно так”. И он обратился к хранителю государственной казны:
- Дефтердар, не медля отправить главам Венеции и Генуи богатые подарки в знак дружбы.
Хранитель казны склонился до земли.
- Ну, еще какие известия ты принес? - спросил султан великого визиря.
- О великий султан, мадьяр Гуниади собирает в Белграде большое войско, а арнаут* Искандер-бек напал на границы твоей державы и злодейски умертвил многих твоих преданных слуг, а многих захватил в плен... - отвечал с трепетом визирь.
_______________________
* Арнаут - албанцы, ассимилированные турками и служившие в турецкой армии.
_______________________
На лице султана не дрогнул ни один мускул.
- О великий падишах, потрясатель вселенной, о щит ислама, твои храбрые воины жаждут мести и дожидаются только твоего знака, дабы ринуться на поле битвы, убивать и умирать во имя твоей славы, - набравшись смелости, решился вставить свое слово начальник войска, сераскер.
И снова ни один мускул не дрогнул на лице султана.
- О любимец аллаха и избранник судьбы, о великий Фатих-султан! - (нарушил недолгое молчание придворный звездочет Мюнеджим-баши. - Звезды предрекают благоприятный ход твоим начинаниям. Сейчас самое время обнажить твой победоносный меч.
Великий визирь, сераскер и Мюнеджим-баши заранее сговорились убедить султана начать войну.
Султан метнул на визиря беглый взгляд. Тот счел момент подходящим, чтобы заговорить снова:
- О чем думает властелин нашей души и нашего дела, повелитель королей, шахиншахов и султанов? Что подсказывает тебе твоя безграничная мудрость касательно объявления войны, о великий владыка, Соломон нашего времени?
- О чем я думаю - знаю только я. Стоит собственной моей бороде проникнуть в мои мысли - и я вырву ее с корном, - властно отрезал султан и замолчал.
Умолк и визирь, увидев, что исчерпаны все возможности проникнуть в замыслы султана, понять - хочет он войны или нет. Он знал, что скрытность султана беспредельна, и помнил, как султан сказал однажды: душа успеха в том, чтобы сохранить тайну и, всесторонне обдумав решение, с быстротою молнии осуществить его на деле.
Однако сераскер сделал попытку разжечь гнев повелителя.
- О великий падишах, ты покорил десять царств и овладел ста сорока городами, а ныне какой-то гяур, валашский воевода Дракула* осмелился подвергнуть неслыханному, нестерпимому поруганию твоих преданных слуг. Он потребовал у твоих послов, которые, следуя нашему святому обычаю, не обнажили перед ним головы, чтобы они сняли свои чалимы, когда же они отказались, этот нечестивый пес сказал: “Хорошо, пусть будет так” и велел палачам пригвоздить чалмы к головам наших послов. И палачи прибили чалмы гвоздями к головам твоих слуг, и те приняли мученическую смерть.
_______________________
* Дракула - румынский князь Влад (1456-1462 и 1476-1477), известный под прозвищами Цепеш (“Сажатель на кол”) и Дракула (“Дракон”). Султан Мехмед II (1451-1481) все-таки воевал с Дракулой в 1461-1462 гг.
_______________________
- Нельзя стерпеть такое поношение, нельзя! - в один голос вскричали визирь и хранитель казны.
Султан весело расхохотался и, едва переведя дух, захохотал снова. Злодейский поступок Дракулы показался ому отменно забавным и остроумным. Успокоившись, он повелел ввести ожидавших в соседнем покое поэтов и Джентиля Беллини, известного венецианского живописца, который уже немалое время жил по приглашению султана в Константинополе, запечатлевая на холсте самого падишаха, любившего искусство, а также его приближенных.
В зал вошли и, низко поклонившись, опустились на колени хранитель султанской библиотеки поэт и философ Синан, поэт Хамди и поэт Шехди, воспевший в четырех тысячах четверостиший победы и славные деяния султана. С ними был и художник Беллини.
Султан встретил их приветливо: он покровительствовал поэтам и философам и любил порассуждать с ними о высоких материях. Фатих-Мехмед и сам писал газеллы на фарси, скрываясь за псевдонимом Авни.
Султан вынул из-под тройной подушки богато украшенную персидскими миниатюрами книгу.
- Хамди, - сказал он, - я прочел “Юсуфа и Зюлейку” моего любимого Джами. Очень красивая вещь. Я хочу, чтобы ты перевел ее для нашего народа, и так же совершенно, как перевел “Лейли и Меджнуна” Низами.
Хамди, бесконечно обрадованный, коснулся лбом ковра, выражая свою готовность исполнить приказание.
- А ты, казначей, послал ли золото в Герат - мой ежегодный дар Джами?
Хранитель казны склонился до земли.
- Синан, - обратился султан к поэту, - ты любишь Джами?
- О избранник аллаха, могу ли я не любить твоего любимого поэта! Он поистине один из великой плеяды мудрецов Персии.
- Да, это так. Но более всего восхищает меня Джалалэддин Руми. Его мудрость беспредельна. Греческий философ Платон и тот уступает ему в мудрости.
- Ты прав, о великий падишах, воистину божественен Джалалэддин Руми, а не Платон. Ведь согласно мудрости Руми, смысл существования человека, цель его души в том, чтобы в конце-концов раствориться в своем первоисточнике - в боге, и в том море, из которого некогда он появился на свет. Он последовательно должен стать землей, растением, животным, человеком, потом ангелом и, наконец, достичь бога.
- Шехди, - повернулся султан к другому поэту, - вчера я получил сборник стихов Зейнаб-ханум, посвященный мне. Там есть красивые газеллы. Но я больше люблю газеллы Мигир-ханум. Как сладостно восхваляет она своего возлюбленного и его божественную красоту. Казначей, завтра же послать от моего имени подарки обеим - индийскую и багдадскую парчу, муслины и кисею, и все, что нравится женщинам.
- Сама истина говорит твоими устами, о солнцеподобный султан, око вселенной, - сказал Шехди. - Когда читаешь газеллы Мигир-ханум, кажется, что это поет дервиш Незим, поклонник красоты, и видит в предмете своей любви воплощение божества.
- В самом деле?.. Пусть завтра же Синан принесет мне сборник Незима. А сегодня я дам тебе несколько газелл, которые только что написал. Завтра поговорим о них.
Потом султан перевел взгляд на венецианского живописца:
- Ну, а у тебя что нового, мой дорогой? Прославленный мастер показал свое полотно, изображавшее отрубленную голову Иоанна Крестителя.
Султан восхищенно похвалил гармонию красок, потом вскользь добавил:
- Только вот этот обрывок шеи, которым еще заметен на отрубленной голове... В жизни так не бывает. Художник посмотрел на султана с недоумением.
- Да, да, - продолжал султан. - Когда рубят голову, шея тут же исчезает, потому что ее мышцы вместе с кожей и жилами сразу втягиваются, вбираются в голову.
И заметив, что не убедил художника, велел вооруженному стражнику, стоявшему у дверей, привести кого-нибудь из рабов. Раба ввели в зал. Одним ударом сабли султан в мгновение ока снес ему голову на глазах у охваченных ужасом придворных. Потом показал живописцу отрубленную голову.
- Ну, разве я не прав, дорогой Беллини?
- Всецело, о мудрейший государь, - еле выговорил оцепеневший художник.
Тем временем с дворцового минарета послышался призыв муэдзина к вечерней молитве. Султан встал и направился в другие покои для омовения и намаза.
Навстречу ему скользнул главный евнух. Султан что-то таинственно шепнул ему; евнух с довольной улыбкой прижал к глазам полу его одежды и, пятясь, покинул зал.
Неверными шагами присутствующие, словно вереница теней, удалились прочь из зала мудрости и злодеяний.
1921 г Венеция.
