Вика Чембарцева
Сегодня у нас необычный гость: литератор Вика Чембарцева — лауреат премии «Григор Нарекаци». Среди ее многочисленных работ — блестящие переводы Паруйра Севака. Вика Чембарцева — Член Ассоциации русских писателей Молдовы (2009). Член Союза писателей Москвы (2011). Лауреат Международной литературной премии «Серебряный стрелец 2010» (Лос-Анджелес, 2010), 8-го Международного литературного Волошинского конкурса (короткая проза, 2010), V международного конкурса молодых российских поэтов зарубежья «Ветер странствий» (Рим, 2010).
— С чего началась твоя Армения?
— Во взрослой жизни с моих армянских друзей — моей близкой подруги писателя и переводчицы Елены Шуваевой-Петросян, драматурга и писателя Давида Мурадяна, поэта и переводчика Геворга Гиланца, поэтов Анаит Татевосян и Сурена Петросяна. Первый раз я приехала в Армению в 2011 году на форум переводчиков. Уже тогда у нас с Леной возникла идея переводов армянской поэзии на русский, и у меня было готово несколько переводов стихов армянского поэта их Джавахетии Виктора Овсепяна. Его дочь Гисане помогла в подготовке подстрочников. Но самым сильным для меня моментом было знакомство с поэзией Паруйра Севака. Я услышала его стихотворение
«Նորից չեն սիրում, սիրում են կրկին» и «заболела» мелодикой его строк. Не понимая слов, я слушала и слушала это стихотворение в записи на Ютубе. И поняла, что хочу перевести его на русский. Попросила друзей сделать подстрочник. Поэтический перевод я делала ровно 8 месяцев. Можно было родить ребёнка (смеётся), но мне хотелось отточить стих так, чтобы он максимально был похожим на оригинал и по поэтике, и по ритму. Говорят, мне это удалось.
— Ты сказала, во взрослой жизни.
— Да, родилась и выросла я в Кишиневе на углу Армянской улицы, на квартал ниже от Армянского кладбища, на котором похоронены мои предки греки. Город всегда был многонациональным, открытым. Но время было другое. Я помню, как в 1988-м мы в школе собирали посылки для пострадавших от землетрясения детей Спитака. Двери дома моей бабушки всегда были открыты для всех. У нас там всё время кто-то жил. Приходили знакомые и незнакомые люди, которым некуда было податься. Бабушка всегда находила лишнюю тарелку супа, чтобы кого-то покормить, хотя и самим жилось нелегко. Жили и приезжие азербайджанцы, и темнокожий африканец — профессор кишинёвского ВУЗа, волею судьбы ставший бомжем в чужой стране. Потом жили бакинские армяне после конфликта. Помню, как одна из соседок с удивлением говорила моей маме: «Представляешь, они варят суп из кефира!». Она имела в виду спас, но тогда я этого ещё не знала.
— Ты скучаешь по Кишиневу? Чего именно не хватает?
— Очень! Это мой город! Ужасно скучаю по сыну, по маме! По родным мне людям и друзьям. Я легко адаптирующийся неприхотливый человек. Москва меня не напрягает, я легко вливаюсь в её ритм и правила игры, когда я здесь. Но всё равно, это не мои правила, и не моя игра. Я могла бы это сравнить с путешествием в поезде — садишься в нужный вагон и едешь до тех пор, пока не приедешь и не сойдёшь именно на своём перроне. Люди приходят и сменяются, какое-то время едут с тобой, становятся близкими, но ты знаешь, что это дорога. Дорога к дому. Я здесь, потому что так сложились жизненные обстоятельства. Надолго или навсегда – не знаю. Но поняла одну особенность. Мой самый крайний критический срок без Кишинёва – три месяца. Потом у меня срывает башню! И если по тем или иным причинам не получается поехать домой, начинается дикая невыносимая тоска! Особенно сильно скучаю по сыну. Хочется не просто видеть его по скайпу, но прикасаться к нему, дышать запахом его волос. Понимаю, что он уже взрослый парень и всё равно, рано или поздно, его пришлось бы отпустить. Но это другое.
Если говорить о Кишинёве вообще, то не хватает красок, не хватает Солнца, людей и лиц, и особенно – запахов. Так, наверное, у многих бывает: родные места складываются из своего набора звуков, ощущений, которые не повторяются больше нигде и никогда. Я чувствую себя русской по принадлежности к языку, на котором думаю и на котором мне снятся сны. И хотя я понимаю и принимаю русскую ментальность, мы там (русская среда в Молдавии) совсем другие. Здесь я чувствую себя молдаванкой. А в душе всё равно ощущаю себя гречанкой (смеётся). У моей мамы есть стихотворение «Три родины мои». Должно было пройти столько лет и событий моей жизни, чтобы я на себе поняла, о чём она писала. Кишинёв во многом похож на Ереван. У нас есть одна общая черта – две небольшие столицы, где люди всё ещё здороваются при встрече даже с незнакомыми людьми и желают им хорошего дня.
— Помнишь свою первую встречу с Арменией?
— О да! Это было удивительно и странно: задолго до приезда мне приснилось, будто я стою на большой площадке с уходящей в небо стелой и смотрю на убегающие с холма вниз лестницы, а там, за ними, простирается незнакомый пока город, но я чётко знаю, что это Ереван. В 2011-м после форума переводчиков в аэропорт меня отвозил поэт Геворг Гиланц (Рудик Геворкян) с братом. Я рассказала ему о своём сне, но за три дня в Ереване так и не смогла найти того места. «Слушай, — сказал Рудик, — мы по дороге заедем кое-куда, не волнуйся, на самолёт ты успеешь, но пропустить это тебе нельзя!» И мы приехали в Цицернакаберд. Я обошла всю площадку вокруг мемориала, а лестницы не было, и разочарование было таким сильным! Но я знала, что не могла ошибаться. И тогда Рудик подтолкнул меня к краю площадки, а там была та самая лестница из моего сна. И тогда я поняла, что эта поездка не может быть случайной. Так, в последние минуты перед отъездом, началась Моя Армения.
— А какое впечатление произвел Арарат?
— Он не открылся мне сразу. Ни в первый ни во второй раз. Но для меня это было залогом того, что я ещё обязательно вернусь, чтобы увидеть его. Так и вышло. Долгое волнительное ожидание свидания с Масисом. Говорят, такое редко бывает.
— Только у тебя и Николая I. Но это видимо, ни о чем дурном не говорит. В Армении тебя любят, знают, у тебя медаль «Григора Нарекаци».
— Да, эту награду мне вручили после одного из фестивалей «Литературный ковчег» за «вклад в налаживание и развитие межкультурных связей между Арменией и другими государствами». В тот же год медаль «Нарекаци» получил поэт из Генуи Клаудио Поццани. Его книгу стихов «Марш тени» в Ереване выпустило издательство «Зангак». Книга вышла на трёх языках – на итальянском, армянском и русском. Русские переводы делала я, на армянский переводил Давид Матевосян. Потом, уже в Москве, вышла ещё одна его книга на трёх языках «Генуя хандрящая» - к моим переводам добавились переводы Вадима Месяца, на армянский переводил снова Давид.
— С Давидом Грантовичем ты ведь давно знакома?
— Да, с Давидом мы давние друзья, правда, к сожалению, очень редко общаемся последнее время. Он замечательный, талантливый во всех отношениях, человек. Мы сделали с ним несколько успешных проектов, которые презентовали в Москве, Генуе, Грузии и, конечно, в Армении. Главным знаковым проектом стал сборник «Буквы на камнях», в котором Давид проявил себя не только хорошим организатором, но и прекрасным переводчиком. Идея этой книги-билингвы возникла у нас с Леной Шуваевой-Петросян: мы решили перевести русскоязычных поэтов из СНГ и зарубежья на армянский, а армянских поэтов на русский. Мы начали с Леной вдвоём, но поняли, что нам нужны хорошо разбирающиеся в литературе и хорошо знающие оба языка люди. Предложили Рудику (Геворгу Гиланцу) присоединиться к проекту. А потом рассказали Давиду, и он уже сам предложил свою помощь. Я могу сказать, что именно благодаря Рудику я состоялась, как переводчик. Он очень внимательный и требовательный до мелочей в том, что касается работы с текстами. И это дало свои плоды. Вообще, это был удивительный опыт! Особенно ценно для всех нас, что проект на государственном уровне поддержали и Россия, и Армения. Все наши авторы и переводчики получили гонорары (что редкость сейчас), а книга вышла в издательстве «Художественная литература» в Москве. В неё вошли знаковые поэты и талантливые молодые авторы уже занявшие своё уверенное место в литературах Армении и русскоязычного пространства.
— Ваша прекрасная команда, или дружеский круг — Елена, Геворг, Давид, как послы доброй воли. Вы организовываете события, переводите современные стихи и прозу. Наверное, ни в одной другой профессии нет такого перетекания общего в частное, в жизнь.
— У нас была замечательная команда в «Буквах»! Сейчас ребята занимаются своими проектами, а мы с Леной продолжаем делать совместные. Из недавних — проект журнала «Gora», первый номер которого вышел осенью. И это снова армянский проект. (смеётся). Не могу сказать с уверенностью о специалистах в других областях, но у литераторов это действительно так, как ты сказала. Вообще писателям трудно определить грань, которая разделяет частное от общего — мы ничего не вынесем в профессию если не будем проживать свою жизнь.
— Это знает любой писатель?
— Если и не знает, то наверняка чувствует.
— Ты долгие годы дружила с Кириллом Ковальджи, проводила встречи с ним в Кишинёве, расскажи о нем.
— Да, это было так волнительно — познакомиться лично с поэтом, стихами которого зачитывалась в юности, и стать его ученицей! Он мой земляк, а судьба впервые свела нас в 2009-м в Москве на форуме молодых писателей. Это был удивительный человек! Всегда юный, энергичный, открытый, полный любви к жизни. Со всеми общался ровно, и это потрясало: мы же прекрасно понимали его масштаб, его величину, значение, и вот, он с нами на равных! Мы учились у него, а он щедро делился своими знаниями и опытом ни на минуту не превращаясь в Ментора, не выстраивая иерархии. Он оставался мальчиком и при этом всегда был старшим товарищем, в нем сочетались пытливая восторженность юности и седая мудрость. Мы много лет переписывались, делились новыми стихами, прозой. Когда я приезжала, всегда старалась увидеться с ним, забежать к ним с супругой в гости. А несколько лет назад я начала собирать в отдельную папку все его письма. Даже короткие — в одну строку. Кирилл Владимирович — это целая эпоха! Мне очень не хватает его!
— Ты общаешься со вдовой?
— Мы созваниваемся иногда с Ниной Алексеевной. Оказалось, она и сама очень талантливый поэт. Недавно в литературном альманахе «Витражи» вышла подборка её стихов, написанных прежде и уже после смерти Кирилла. В них столько чувств, столько боли и тоски по утраченному родному человеку. Я читала их и понимала, как она осиротела без него. Мы потеряли Поэта, а она — часть своей души, плоть от плоти. Люди, столько лет прожившие вместе в любви заживо и намертво прорастают друг в друга. Вспоминая строку из стихотворения Кирилла Владимировича: «люби, пока не разделили меня на душу и на плоть», я думаю, что его смерть не смогла их разделить. Его душа навечно связана с Ниной и пребудет в ней всегда. Именно это, наверное, и есть настоящая Любовь.
— Мы, армяне, любим обсуждать, как сильно изменился Ереван. А Кишинев изменился?
— Кишинёв всегда был очень открытым и гостеприимным городом, в котором многие знали друг друга, много общались. Там было спокойно и тепло в широком смысле. Теперь все более отстранены, замкнуты на себе. Изменилась ментальность, категории мироощущения, поменялись жизненные векторы. Я не могу сказать, хорошо или плохо это в целом. Может быть это, отчасти, ощущение возраста. Отдаление и отделение от детства, наверное, для всех обнажает перемены и заостряет на них внимание. И эта внутренняя борьба за сохранение своего не у всех гладко проходит. Мы грустим об утраченном и не замечаем того, что обретаем. Но, с другой стороны ведь все меняется! Я наблюдаю, как сильно изменился Ереван за те семь лет, что я с ним знакома. Не только внешне, всё становится каким-то другим, меняются люди, словно душа города постепенно обрастает коростой. Но от этого я не перестану его любить! (смеётся).
— В начале девяностых Армения пережила блокаду, Молдова — похожие трудности из-за ситуации в Приднестровье. Тебе, наверное, были очень понятны наши рассказы про темный город?
— Знаешь, слушая рассказы своих друзей, переживших те времена в Армении, я понимаю, насколько нам в Молдавии было легче! Да, были месяцы без газа, трудности с продуктами, страх, когда в город вошли танки. Но это несравнимо! 90-е годы уже после Приднестровского конфликта, были ничуть не легче. Я закончила школу в 91-м, когда развалился Союз. Жизнь выплюнула нас тогда в никуда: ни денег, ни работы, ни будущего, ни перспектив. Полная безнадёга! Но всё как-то устроилось. Вообще, мне кажется, людям, пережившим 90-е, уже ничего не страшно в жизни.
— Нам на смену уже пришло следующее поколение. О чем ты думаешь, глядя на сына?
— Я родила удивительно свободолюбивого человека! Он кричал, заявляя миру о себе уже в тот момент, когда на свет появилась только его голова, а тельце ещё было одним целым со мной! (улыбается). В роддоме новорожденных деток тогда — это было больше 20 лет назад — спелёнывали в тугое брёвнышко. Так вот, пока нас поднимали из родзала в палату, мой сын умудрился из этого плотного кокона выпрастать наружу обе ручки! И я поняла, что волю этого человечка нельзя подавлять. Больше мы его не пеленали, хотя тогда это совсем не приветствовалось. Свободному внутренне человеку всегда доступно больше счастья в жизни, просто потому что он умеет его замечать. Воспитание ребёнка – это всегда в тёмной комнате на ощупь. Ты никогда не можешь знать, «как правильно» и что из этого выйдет. Можно опираться только на своё чувствование ребёнка, в свою очередь доверяя его чувствам и ощущениям. Я никогда не подавляла его, не настаивала на своём, не растила его «по правилам». Ведь правила для всех индивидуальны. Многие психологи говорят, что классическая музыка успокаивает. А я вовремя поняла, что эта музыка не нравится моему ребёнку и наоборот – тревожит его. Однажды, укладывая двухмесячного Вовчика спать, я забыла выключить магнитофон, в котором играла кассета «Scorpions». И вдруг, мой сын перестал плакать и спокойно заснул. С того момента я стала ставить ему перед сном рок-баллады. Потому что МОЙ СЫН хотел именно ЭТУ музыку, а не ту, которую рекомендовали всем! Мы все разные. И если хочешь воспитать Человека, а не удобного послушного паиньку, важно слушать и Слышать его. Мне кажется, мне это удалось. Мой сын родился от большой любви и в большой любви воспитывался! Мы с мужем (спасибо ему за это!) вырастили свободного мудрого Человека. А человек, воспитанный в любви, не причинит боли другому, потому что сам умеет любить!
Беседовала НаринЭ