"Разные бывают мысли и готовность осуществить эти мысли преобразовывая их в картину. Иногда мысли и тематика приходят внезапно и превращаются в эскизы а в дальнейшем и в картины. А бывает и так когда часами, сутками, мыслишь и пытаешься найти решение в голове, как, что, каким образом и почему написать, т.е. передать на холст. 
Я ставлю на мольберт холст в глубине души уже предвкушая процесс и результат того, что еще не написано, а направленность тематики и смысл произведений зарождаются и сами по себе тоже в процессе работы, тем самым направляя мои чувства, эмоции и сознание к завершению картины.", - так говорит о своем творчестве ереванский художник Меружан Хачатрян, член Союза художников Армении.

Меружан Хачатрян родился 26 февраля 1980 года в Ереване, в семье художника. В 2001 году он окончил отделение живописи, училища им. П.Терлемезяна. Принимал активное участие в многочисленных выставках, как индивидуальных, так и совместных. Его творческая, продуктивная и целенаправленная работа дает свои результаты, и уже многие истинные ценители высокого искусства оценили талант армянского художника Меружана Хачатряна. Его работы находятся в частных коллекциях многих стран мира.

Армянский музей посвящал свои материалы теме Геноцида армян в Османской империи.

Его триптих "Посвящается святой памяти" хранится в частной коллекции. В первой части триптиха художник изображает аллегорию трагического исхода - мы видим, что от людей нет и тени, только их чорохи продолжают свой скорбный путь. На какое-то время может показаться, что на картине изображена не древняя обувь армян, а какие-то мертвые, застывшие моллюски на дне высохшего океана. И все же вернемся к метафоре Меружана - сгруженная обувь часто была символом Второй мировой войны. У Николая Доризо есть прекрасное стихотворение "В Бухенвальде", которое он строит на антитезе.  

Англичане, французы, ирландцы! Не забудьте о них, неживых! Как бы вы не оставили в танце гору туфелек легких своих!

На картине Меружана мы видим то, что осталось от большой части армянского народа во время депортации в пустыне Дор-Зор. Она для армян была как концлагеря для евреев, не только для них. Мало, кто знает, что в городе Армянске (Северный Крым) тоже были концлагеря для советских военнопленных.

На картине Меружана мы видим то, что осталось от большой части армянского народа во время депортации в пустыне Дор-Зор. Она для армян была как концлагеря для евреев, не только для них. Мало, кто знает, что в городе Армянске (Северный Крым) тоже были концлагеря для советских военнопленных.

Один чорох мы видим очень сильно окровавленным. По его величине мы понимаем, что он принадлежал мужчине. Вспоминается роль Джеки Нерсиссяна, который сыграл роль работника Закарьянов, где он рассказывает историю своего исхода - и мы видим кадры с закованными в кандалы мужчин.

Самую древнюю обувь (более 5 тысяч лет) делали из одного куска кожи. 

Чорохи тоже истаивают где-то у горизонта, превращаются в крунков - журавлей, который пытаются подняться, взлететь, но тут же падают распластованными на обугленную, потрескавшуюся землю. Некоторым взлететь все же удается. 

На второй части триптиха мы чувствуем то ли надежду на спасение, то ли видим предсмертную галлюцинацию, где все образы находят динамическое равновесие. Возле армянского храма вполне в параджановской поэтике парят птицы, музыкальные инструменты (саз летит "головой" вниз), детская кроватка уже без ребенка. Основу композиции "держат" вечные армянские хачкары. 

Также мы видим арку, часть моста как символ перехода из ужаса смерти - в успокоение. Людей здесь нет, их истребили, но мы различаем только одинокую фигуры армянского воина, она зашумлена потоками то ли воды из хлябей, которая должна очистить мир, а также видим изображение Богоматери с младенцем. Не смотря на невыносимости этой реальности, мы верим, что жизнь возродится. Небо светлеет. В другом прочтении нам кажется, что мужчина слепо бредет по мирозданию и ищет свою жену и младенца, которых и укрыл армянский камень. 

Третья часть триптиха все же оставляет нас в аду - зритель остается один на один, и пристально во всем этом невыносимом мертвом человеческом море выглядывает живых. Они есть. Справа на весах мы видим надпись - 1915 год. Слева ее нет: армянская история со своей болью уходит в историческую глубину. По своей колористике оно напоминает нам знаменитое полотно Тиграна Токмаджяна "Весна 1915 года".