Завершаем серию публикаций, посвященных семье Тавризян. Мы говорили о воспоминаниях солистки Большого театра Натальи Шпиллер о выдающемся дирижере ленинградской школы Михаиле Тавризяне (1907-1957), его дочери, специалисте по европейской философии Гаяне Тавризян (1933- 2015), сегодня мы расскажем о Русудане Леонидовне Романовой (Тавризян) (1910-2000), супруге Михаила Арсеновича, артистке балета.

Русудана (Русудан) Леонидовна родилась 23 июля 1910 года в Грузии. Ее имя грузинского происхождения. Возможно, девочку назвали в честь дочери самой царицы Тамары — царицы Русудан, которая правила Грузией в XIII веке.

Судьба привела Русудану в Петербург, где она училась у основоположника теории русской балетной школы XX века Агриппины Яковлевны Вагановой. Молодая балерина долго была солисткой Михайловского театра оперы и балета.

Театр, носящий имя великого князя Михаила Павловича, в 1930-е годы переживал непростые времена, хотя одновременно превращался в «лабораторию по созданию советской оперы». В это время балетную труппу возглавлял выдающийся танцовщик и хореограф Федор Лопухов. Вероятно, под наставничеством Лопухова Русудана Тавризян (Романова) и становится прекрасным мастером хореографии.

Большую часть своей творческой жизни она провела на сцене Ереванского театра оперы и балета им. Спендиарова. Здесь она встретила еще одну прославленную уроженку Тифлиса — танцовщицу Елену Араратову, которая приехала в Ереван, когда там появился театр. Русудана стала партнером Елены Христофоровны по сцене.

В книге «Лейли» о жизни народной артистки Армении Лейли Хачатурян есть ее воспоминания о Русудане и ее муже:

«Армения жила удивительно насыщенной жизнью музыки, жизнью вообще культуры, если говорить об оперном театре, какие певцы приезжали. И Шпиллер, и Масленникова из Большого театра, Огневцев был здесь. Очень много Большого театра здесь побывало, музыкальная оперная жизнь фантастическая, шел весь мировой оперный репертуар, не говоря о балете.

В это время приезжала Майя Плисецкая, дважды. Она танцевала "Лебединое озеро", танцевала "Бахчисарайский фонтан". Она была очень высокого мнения о балетной труппе нашего театра. С ней вместе Марию в "Бахчисарайском фонтане" танцевала Русудана Тавризян — ведущая балерина, народная артистка Армении, которая впоследствии переехала в Москву, жена нашего лучшего дирижера, народного артиста СССР Микаэла Арсеньевича Тавризяна. Он был тогда художественным руководителем и главным дирижером Ереванского Государственного театра оперы и балета. Замечательный музыкант! Он сейчас перед моими глазами, как он становился за пульт и делал несколько шагов, таких качающихся, потом вдруг резко взмахивал палочкой, и у него из-под рук начинала, буквально, рождаться волшебная музыка! Его супруга Русудана Тавризян танцевала Марию, а Зарему танцевала Майя Плисецкая. Это был какой-то феноменальный спектакль! Что было с Тавризян в этот день, она чуть ли не превзошла саму Плисецкую! Так она танцевала изумительно. Время было очень тяжелое, война, голод, и удивительно, вы знаете, несмотря ни на что, народ валом валил в театры и в первую очередь в Оперу. Все, что было связано с искусством, работало бесперебойно! Период работы Микаэла Арсеньевича Тавризяна, наверное, надо золотыми буквами вписать в историю становления нашего Оперного театра! Наряду с Е. Мравинским, А. Мелик-Пашаевым и другими, он был в числе целой плеяды молодых дирижеров, учеников Александра Гаука».

Дочь дирижера и балерины Гаяне Михайловна в своей книге «Микаэл Тавризян: жизнь и смерть дирижера (1907-1957)», вспоминает о том, как в 1936 году, в возрасте трех с небольшим лет, приезжает из Ленинграда в Ереван. Ее мама уже здесь: Русудана Леонидовна по настоянию родных приехала в Армению раньше, даже не завершив сезон в Михайловском театре. Гаяне везла ее «армянская бабушка» поездом, по Джульфинской дороге.

Это время Гаяне Михайловна вспоминала не только как яркое, щедрое на впечатление и встречи, но полное драматизма. В Армении она себя чувствовала часто чужой, ненужной дедушке и бабушке, разговаривающим между собой то по-армянски, то по-азербайджански. Но самой «чужой» здесь была Русудана Леонидовна — «пришлая» и в семье, и в театре, в новой балетной среде. Дедушка говорил с Гаяне о маме уничижительно: «Твоя мама только и умеет, что накраситься — и танцевать!»

«Весь дух разговора был уничижительным, — хоть с горечью, но насмешливо писала в книге Гаяне, — и — мамы не было, дед — рядом: единственный человек, который мной как-то занимался, водил гулять, чему-то учил, чем-то насыщал (в меру своих возможностей и разумения) мой детский мир, — мама же в тот момент была отсутствующей, такой далекой! — я как-то признавала правоту за ним. Но вот в короткие перерывы появлялась мама — от нее веяло необычайной женственностью, молодостью и красотой, пахло духами, помню ощущение шелка ее платья, ее руки (мама, кстати, не "красилась" совершенно — только наносила темно-синюю тушь ("накрап") на длинные ресницы, что замечательно оттеняло ее большие серо-зеленые глаза); за мамой стоял целый волшебный мир — воздушного скольжения по сцене, легких хитонов и атласных балетных туфель, пачек, полета; немых страданий под лютню, грациозно вскинутых рук. Нежность к маме вытесняла все, что только имел на вооружении язык вечно недовольного, вечно брюзжащего (и не слишком по-доброму настроенного к невестке) старика».

Однако очень скоро молодая невестка уступала «территорию» старшему поколению; с ее уходом в театр все возобновлялось. Так, за день настроения трех-четырехлетнего ребенка сменялись по нескольку раз. Гаяне не помнила, что это ей причиняло какие-то особые страдания; однако несколько смущенное ощущение собственного «двурушничества» было.

А видела родителей девочка очень редко, как правило, они приходили домой, чтобы лечь спать. Гаяне Михайловна вспоминает, что в те годы отец не поддерживал свою жену в театре. Были и споры, и склоки, как в каждом театре.

Михаил Арсеньевич не хотел пользоваться своим положением и вникать в балетные дела. Русудане Леонидовне в театре приходилось трудно, и это длилось долго: она была очень честна и бесхитростна, при этом слишком эмоциональна, откровенна и возбудима в среде, искушенной в интригах, в которые ее старались втянуть, ловя любое неосторожное слово, дабы скомпрометировать (имея в виду и ее ситуацию жены ведущего дирижера: папа ведь был недосягаем для «интриг»); она не была дипломатична и со своей прямотой и неспособностью лукавить легко поддавалась на умелые «провокации» тайных недоброжелателей. От мужа дома слышала только: «Избавь меня от ваших балетных склок!»

В то время единственной защитой служило ее невероятное трудолюбие, упорное стремление к совершенству, в результате — быстрые, очевидные для всех успехи, — те преимущества, которые дают великолепная школа, природные способности и самоотверженность в труде. Это были ее радости; а еще более — блистательные постановки Михаила Арсеньевича, следовавшие одна за другой, каждая из них становилась событием.

Один из ярких примеров интриг, сплетавшихся за спиной, — а по мере упрочения позиций Русуданы Леонидовны в театре они все чаще становились тайными, — то, что произошло гораздо позже, в середине сороковых, и что очень травмировало ее; она дочери часто с болью рассказывала об этом. В годы войны в Ереван приехал работать Леонид Михайлович Лавровский. Русудана боготворила его всю жизнь; прежде, в Ленинграде, теперь, в Ереване, и позже восхищалась его постановками, считала его великим балетмейстером, одним из самых выдающихся мастеров века, в театре на репетициях ловила каждое его замечание, каждое слово — и после того, как Леонид Михайлович покинул Ереван, как говорили, с обидой на театр, — много времени спустя узнала с болью, что причиной своего вынужденного отъезда он считал ее, так как его убедили в ее недоброжелательном к нему отношении и занятой «позиции» (при ее «влиянии на театральные дела»). Русудана о подобных разговорах не подозревала, она и предположить не могла такого! Уже в самом начале своей работы в ереванском театре из двух «премьерш» Л.М. Лавровский выделил Русудану, сделал свой выбор, стал назначать ее на все готовившиеся им роли, ставил на все премьеры — и какой-то части труппы понадобилось покончить с таким положением дел, да еще и дать ему уехать с горьким осадком. Балерина всю жизнь глубоко это переживала: речь шла о бесконечно почитаемом ею художнике.

«Когда она в 1936 году поступила в ереванский театр солисткой балета, примой была приехавшая ранее из Тбилиси Любовь Павловна Воинова-Шиканян, муж которой дирижировал балетными постановками. Высокая, красивая (Русудана тогда говорила, что у нее красивые ноги — сама я в ту пору не слишком в этом разбиралась), самоуверенная, с характером — характер этот стоил ей мучительных переживаний на протяжении долгих лет, — Л.П. всегда ссылалась на то, что у нее — надежная поддержка в ЦК, что, вполне вероятно, так и было. После декады в балете были две примы, и публика делила между ними свои симпатии. В самом же балетном коллективе Л.П. окружала плотная группа приверженцев — о деятельности последних я уже упомянула.

Русудана Леонидовна уехала в Москву в 1964 году, задолго до того оставив сцену, перейдя на репетиторство. Л.П. Воинова скончалась в восьмидесятые годы. Жизнь ее завершалась в страданиях, она потеряла память; не последнюю роль в этом сыграли переживания за единственного сына: в юношеском возрасте в результате ужасных обстоятельств, в которых он был неповинен, он стал инвалидом. Все это было абсурдно, — глубоко, беспросветно трагично. Когда годы спустя, уже после смерти Любови Павловны, сын ее просил ближайшую подругу Гаяне Михайловны, Инну Ерицян, жившую с ними по соседству и поддерживавшую с ним товарищеские отношения, и временами встречавшую его возле дома, передать привет ее маме… она была потрясена», — Гаяне потрясло ощущение некоего единства, братства страдальцев. Все забывается, все оказывается мелким, не заслуживающим памяти, стирается перед лицом человеческих страданий. Дорогим становится само прошлое, люди, которых встречал, когда-то существовавшие в твоей жизни.

Так в невероятно сложных творческих и семейных обстоятельствах проходила жизнь Русуданы Леонидовны, получившей звание Народной артистки Армянской ССР. После смерти мужа от сердечного приступа, она и дочь покидают Армению и переезжают в Москву. Скончалась она 25 августа 2000 года в Москве. Похоронена на Введенском кладбище.

Источники:

• Гаяне Тавризян. Микаэл Тавризян: жизнь и смерть дирижера (1907 - 1957). Память как настоящее. Москва, 2007.
• Гаяне Тавризян. Мое раннее детство в Ереване | mecenat-and-world.ru
• Наталия Гомцян. Негаснущее пламя Елены Араратовой | golosarmenii.am