Такую жизнь не каждому дано прожить. О фотокорреспонденте Владимире Мусаэльяне
Прошло пять лет, как не стало прославленного фотокорреспондента, фоторепортёра, фотохудожника, одного из ярчайших журналистов XX века, настоящей легенды политического репортажа советской эпохи и просто хорошего человека Владимира Мусаэльяна (1939–2020).
И почти столько же лет прошло с одной из последних встреч с ним. Тогда, готовясь к ней, думала, какие можно задавать вопросы человеку, который работал с Хрущёвым, Брежневым, Андроповым, Черненко, Горбачёвым, Ельциным, Путиным. Наша встреча состоялась в кабинете Владимира Гургеновича в здании ТАСС, где сегодня открыт интерактивный музей. Кабинет его напоминал музей: всюду фотографии, да ещё какие… Это был Человек, обладающий обаянием, умом, харизмой.
Владимир Мусаэльян. Фото из архива В.Г. Мусаэльяна
Свой профессиональный путь он начал случайно, отец привёз с фронта любительскую камеру фирмы «Zeiss Contax». С отцом они делали фотографии и радовали соседей, родственников и друзей.
После отбора снимков в журнале «Советское фото» Валерием Генде-Роте (советский фотограф, мастер портрета и фоторепортажа), ведущего рубрику для фотолюбителей, и с выходом номера со снимками, прозвучало предложение из фотохроники ТАСС с приглашением приехать на встречу с главным редактором агентства и журнала «Советское фото» Николаем Кузовкиным. Так фотография стала его профессией почти на долгих 60 лет.
За ним закрепили съёмочные объекты, среди них были МХАТ, Музыкальный театр им. К.С. Станиславского и В.И. Немировича-Данченко, гуманитарные факультеты МГУ, Университет дружбы народов им. П. Лумумбы и много других. Его учителем был Вадим Ковригин — личный фотограф Сталина, отсидевший за какой-то неудачно снятый кадр 5 лет в местах не столь отдалённых. Застал он и Петра Оцупа, мастера исторической фотографии, который снимал Ленина.
Где ему только не довелось побывать: он дрейфовал на льдине станции «Северный полюс-12», находившейся в 100 км от географической точки Северного полюса, изнывал от жары в городе Кушке, снимая советских пограничников на границе с Афганистаном, ещё до ввода советских войск туда. Снимал высадку морского десанта на самой западной точке СССР в Балтийске и любовался красотами Камчатки на Дальнем Востоке. Побывал во многих других странах мира. Дважды пересекал экватор. Плавал вокруг Европы. Уникальные снимки, сделанные в Японии, выпросило тогда крупнейшее информационное агентство «Киодо Цусин».
Ещё одним фронтом его ответственной работы стала тема Космоса. А это — режим строгой секретности и статус невыездного.
Владимир Мусаэльян с Юрием Гагариным. Фото из архива В.Г. Мусаэльяна
Первым, кого ему удалось запечатлеть из правительства, был Хрущёв, ему было тогда 22 года. Официальный портрет Никиты Сергеевича делали сразу 17 камер, была жёсткая конкуренция. Труд был очень тяжёлый и ответственный, мало тогда оставалось на политическом репортаже желающих.
Далее он стал личным фотографом Леонида Ильича Брежнева на много лет. Снимал и его семью. Был знаком со всеми: и с дочкой, и с внучкой, и с их мужьями, с сыном.
Леонид Брежнев с правнучкой Галей. Фото Владимира Мусаэльяна. 1978-1981 годы. Из открытых сетевых источников
За этот период случались и непредвиденные моменты в поездках. Один случай произошёл во время визита Брежнева в Польшу, где проходила церемония возложения венка к памятнику советским воинам. Венок несли военные, следом шёл Брежнев. Вдруг он вскочил на высокую гранитную ступеньку, но потерял равновесие и начал падать назад. Прямо на камни! А рядом с ним никого не оказалось, кроме Владимира Гургеновича. Он бросил фотоаппарат, схватил Брежнева за руку, удержал. Леонид Ильич резко вырвал руку: «Мне же больно». А вечером подозвал и поблагодарил его, «спасибо тебе большое, ты меня просто спас».
Владимир Мусаэльян с Леонидом Брежневым. Фото из архива В.Г. Мусаэльяна
В своих воспоминаниях Владимир Гургенович всегда тепло отзывался о Леониде Ильиче. Помнил, как он помог ему после инфаркта в 41 год:
«1981 год, пятница, я оказался в больнице с трансмуральным инфарктом. Два дня никто не подходил, инфаркт разрастался. Были выходные, и дежурил только молодой врач. Об этом узнал Леонид Ильич, тут же позвонил начальнику четвёртого управления Минздрава академику Е. Чазову, а тот немедля отправил в больницу № 36 за мной специализированную машину, и меня перевезли в ЦКБ. Там я провёл 70 дней в интенсивной кардиологии. Затем ещё 26 дней в санатории имени Герцена. Меня почти 100 дней не было дома. В последние дни я уже просто изнывал без работы. Но, когда, выписавшись, доложил Леониду Ильичу, что готов приступить к обязанностям, он мне сказал: “Сначала поедем на море. У меня как раз тоже несколько свободных дней образовалось. Плавать тебе пока рановато, но свежим воздухом подышишь, фруктов поешь. Это ж не дело: в сорок один год — и обширный инфаркт!”»
«Он смотрел на тебя — и лгать ему было нельзя. Видел тебя насквозь. 18 лет руководить страной — это непросто. А ещё Леонид Ильич был человеком благожелательным. Я его любил за отношение к людям. За столько лет работы он ни разу никого не унизил.
К фотографии Леонид Ильич относился серьёзно. Он был очень фотогеничен, обаятелен. И за своей внешностью следил. Брежнев видел в фотографии часть политики и умело этим пользовался. Обычно отбирали в прессу официальные снимки. Неофициальные откладывали в папку не для печати. В 1971 году он собирался с рабочим визитом во Францию. И тут Брежнев попросил у меня его снимки посвободнее. Долго перебирал. Особенно понравился тот, на котором запечатлен на палубе яхты в тёмных очках и спортивном костюме: «Я здесь как Ален Делон!» Восемь кадров переслали в агентство Франс Пресс. Приезжаем во Францию — эти снимки во всех газетах и журналах».
Леонид Брежнев на палубе яхты. Фото Владимира Мусаэльяна. 1982. Из открытых сетевых источников
Есть интересный снимок, где запечатлён Брежнев и Владимир Щербицкий, которого генсек пророчил в преемники. «Леонид Ильич хотел, чтобы после него был Щербицкий, а не Андропов, как многие думают, — делился Владимир Гургенович. — Я оказался невольным свидетелем разговора Леонида Ильича с секретарем ЦК Иваном Капитоновым, занимавшимся кадровыми вопросами. “Видишь это кресло? — спросил Брежнев, показав на своё место. — Оно для Щербицкого (член Политбюро, первый секретарь ЦК компартии Украины. — прим. ред.), так что кадры подбирай соответственно”».
Леонид Брежнев и Ричард Никсон. Фото Владимира Мусаэльяна. 1973. Из открытых сетевых источников
Вспоминал он и случай во время приезда Никсона (кстати, существует фотография, на которой Брежнев представляет его Никсону как личного фотографа, и он здоровается с президентом США за руку.) «Подготовили всю аппаратуру. Репетировали, сколько минут я пробегу до здания, где сделаю проявку, — рассказывал Владимир Гургенович. — Всё рассчитывали по минутам. Он приземлился, я снял рукопожатие у трапа и почётного караула, и через 5 минут снимки ушли в эфир.
А уже на следующий день идёт встреча тет-а-тет. Никого нет. Я подхожу к Леониду Ильичу и спрашиваю: “Можно снять?” Конечно, снимай. Леонид Ильич и Никсон сидят напротив друг друга. А переводчик Сухадрев сидит как бы между ними. Если снимать с конца стола, то переводчик получается главный, он сидит прямо по центру. Я к нему подошёл и говорю “Мне твоя голова мешает, подвинься”. В общем, он стал переводить, вытянув шею. Снимок сделан. В это время Замятин проводил брифинг с американскими журналистами. Я приезжаю на брифинг с этой единственной фотографией, кроме меня встречу никто не снимал, подхожу к нему и показываю её. Он посмотрел и как начал меня ругать, что за фотография, сидят двое за пустым длинным столом, что, не мог другой ракурс найти. И всё это через громкую связь. Все это слышат. В этот момент протягивается лохматая рука американца, берёт эту фотографию со стола и бежит из зала. Я выскакиваю из президиума, догоняю его, а я в то время был крепким парнем, скрутил его, вырвал фотографию, короче мы её разорвали. В этот момент по громкой связи Леонид Замятин говорит: “Володя, передай на весь мир”.
А на следующее утро проходит консультативная встреча делегаций, входит Леонид Ильич с газетой и говорит: “Лёня, посмотри какую Володя снял фотографию, мы сидим за одним столом, пустым, никого нет, и разговариваем на одном языке”».
Был случай, когда должен был прилететь президент Алжира Хуари Бумедьен, выполняющий посредническую миссию между воюющими сторонами. Время прилёта было неизвестно. Визит строго засекречен. О приземлении самолета сообщили поздно, когда они выехали уже из аэропорта Внуково:
«Я выскочил из дома, с проспекта Мира, ехал с бешеной скоростью, по встречной. А это был декабрь, холод, снег, гололёд. За мной погналась милицейская машина. А я уже на Кремлевской набережной, еду к Боровицким воротам. И сирену включил, и машу им кулаком, и думаю, только бы не обогнали. Подъезжаю к Боровицким воротам, там меня пропускают, берут под козырёк… Я забегаю в здание, а там председатель Президиума Верховного Совета СССР Подгорный уже с Бумедьеном стоят у лифта. Я бегом поднимаюсь по лестницам, а третий этаж в Кремле — это то же, что шестой у нас. Добежал, у меня язык вываливается. Первый заскочил в кабинет и снял, правда, руки дрожали. А на следующий день начальник отдела дорожной службы КГБ полковник Леваков приносит “телегу”, два милиционера написали на меня рапорт, но, самое главное, в конце написали: “Нарушитель скрылся в Кремле, через Боровицкие ворота”».
Брежнев на охоте. Фото Владимира Мусаэльяна. 1972. Из открытых сетевых источников
«Леонид Ильич был хорошим охотником, и я часто сопровождал его во время охоты. Однажды в Залесье на нас двинулись зубры, а это были зубры с Беловежской пущи, привезли их целое семейство. Я устроился повыше на куче валежника, чтобы сделать хороший кадр. Вдруг раздался страшный топот, от которого, казалось, задрожала земля. Вытянув шею, я увидел, что на генсека мчится это семейство зубров! “Леонид Ильич… — в голосе начальника охраны звучал такой ужас, что у меня по коже побежали мурашки, — вы только не стреляйте и не двигайтесь…” Зубры промчались в трёх метрах от Брежнева, а у него на лице ни один мускул не дрогнул. Отыскав меня глазами на куче валежника, Леонид Ильич спросил: “Ты снял?” — “Нет”. Какое там “снял”, когда я даже пошевелиться боялся — вдруг эта громадина, увидев блик объектива, кинется на нас! Потом Брежнев, вспоминая этот случай, подтрунивал надо мной: “Володя при виде зубров от страха в какой-то муравейник зарылся!”. Есть фотографии, которые лежали 40 лет у меня, и я их раскрыл только на 100-летие Леонида Ильича, а есть много вещей, о которых до сих пор молчу. Лучше не говорить».
Многое осталось за кадром. Как сказал Владимир Гургенович — «это уже уйдёт со мной».
Леонид Брежнев читает газету «Правда». Фото Владимира Мусаэльяна. 1970. Из открытых сетевых источников
Особенно тяжело ему трудно вспоминать начало горбачевской эпохи, когда развенчивать стали всё. «Это был ужасно. Брежнев вообще был против кандидатуры Горбачёва, чтобы его брали сюда, — делился он. — Умер Кулаков, секретарь ЦК по сельскому хозяйству, место было свободно. И Андропов настоятельно просил его, чтобы секретарем ЦК сделать Горбачёва. Леонид Ильич категорически отказывался. Тот подключил Суслова к этому делу. Они ведь вместе отдыхали у него на Ставрополье. И уговорили. “Ну, берите, не велика должность”. Он как чувствовал. Он видел людей насквозь. С ним врать было невозможно, просто нельзя».
Мусаэльян был и непосредственным участником событий 1993 года, тогда случился у него второй инфаркт после расстрела Белого дома. Он сцепился с танкистом, который стоял на мосту и стрелял по нему. «”Что ты вытворяешь? Я иду из Белого дома. Там женщины, я только оттуда”. — “У меня приказ”. Я снял этот первый выстрел по Белому дому и, когда шёл от танка через мост, думал: “дойти бы мне живым”, потому что снайперы сидели везде. Я один и танк. Они в броне сидят, а я в плаще. Но что меня больше всего поразило, стояли на мосту зеваки, наблюдали, как всё это происходит. Пришёл домой, а живу я на Красной Пресне, мои лежат на полу, потому что пули в окна попадают. А утром проснулся с инфарктом».
Долгие годы Владимир Гургенович работал над своим архивом. «Просто фотографии мало кому интересны, они обязательно должны быть описаны. Надо всё успеть описать. Это останется моя маленькая толика в истории нашего государства, — делился он. — Для меня всё, что было в жизни моей страны, а значит, и в моей жизни, — свято и незабвенно. К прошлому не надо ревновать, лучше его оберегать. Сейчас всё изменилось. Но нельзя забывать о тех, кто создавал летопись нашей страны, фиксировал её историю. Иногда профессия выбирает нас, я не думал и не гадал, что так будет».
Брежнев в гостях у пионеров в лагере «Артек». Фото Владимира Мусаэльяна. 1979. Из открытых сетевых источников
За его фотоархив иностранные журналисты предлагали миллион долларов. О том, что ему необходима была операция, узнал его знакомый в США и тут же прислал гонца, который, едва переступив порог, заявил: «Собирайтесь, летим в Америку на шунтирование. Операция вам ничего не будет стоить. Компенсацией станет только ваш архив». Поблагодарив его, он сказал: «Архив останется в России, а операцию мне сделают и наши врачи. Историей и доверием не торгую!»
Леонид Брежнев с женой Викторией. Фото Владимира Мусаэльяна. 1982. Из открытых сетевых источников
«Мои работы — это счастье, я в своей жизни что-то сделал, оставил для истории лица людей, ту эпоху, в которой мы жили. Это доставляет удовольствие.
Мне пришлось сопровождать наших руководителей — от Брежнева до Горбачева и Ельцина. Политический репортаж стал как бы моей визитной карточкой. Свою работу считал важной и интересной».
Инна Бабаян,
журналист