«Тысячелетия прикасались к моим глазам»: Константин Паустовский о путешествии в Армению
Константин Паустовский — русский писатель, мастер лирической прозы, искусно изображавший красоту природы в многообразии её проявлений. В одном из своих самых известных произведений «Мещёрская сторона» (1939) Паустовский повествует о богатстве описываемого им края — реках, озёрах, величественных лесах и лугах, в сумерках похожих на море. «Признанный мастер пейзажа, великолепный знаток русского языка, Константин Георгиевич Паустовский живописует словом, как кистью», — характеризует его писательский талант филолог Нина Люлько в статье «Цвет в пейзажах К. Паустовского» («Русская речь», 1967).
Константин Паустовский и Мариэтта Шагинян, 1960-е годы
Фото © ГБУК г. Москвы «Музей К.Г. Паустовского» (все права на использование электронной копии фотографии принадлежат Музею К.Г. Паустовского)
Константина Паустовского называла любимым писателем Мариэтта Шагинян. В московском Музее К.Г. Паустовского хранится телеграмма, которую она отправила ему 31 мая 1967 года из Карловых Вар. «Нежно поздравляю дорогого друга, любимого писателя», — так Мариэтта Сергеевна поздравила Константина Георгиевича с днём рождения.
В Музее К.Г. Паустовского из книг личной библиотеки писателя сохранился роман-хроника Мариэтты Шагинян «Первая всероссийская» (1965). Подарив Паустовскому книгу в 1966 году, Шагинян в дарственной надписи указала: «Любимому писателю советских людей, учащему Добру и Красоте всех нас, грешных».
«Из Тифлиса я ездил в Баку, в Муганскую степь, в Армению (Александрополь, Эривань, Джульфу) и в Персию (Тавриз). Впечатление от этой поездки у меня осталось громадное, на всю жизнь. Особенно поразил меня Арарат — это действительно что-то сказочное, непередаваемое».
Константин Паустовский,
из письма матери Марии Григорьевне
(17 декабря 1923 года, Москва)
С художественным мастерством Константин Паустовский рассказывает о своём путешествии в Армению, которое он совершил в 1923 году. В его словах будто оживает древность представшей перед ним земли — библейская гора Арарат и руины средневековой армянской столицы Ани, «города тысячи и одной церкви».
Паустовский посетил Армению, влекомый, как он сам говорил, не дававшей ему покоя «музой дальних странствий». «…пробыв два года в Одессе, переехал в Сухум, потом — в Батум и Тифлис. Из Тифлиса я ездил в Армению и даже попал в северную Персию. В 1923 году вернулся в Москву, где несколько лет проработал редактором РОСТА. В то время я уже начал печататься», — писал Константин Георгиевич в автобиографическом очерке «Несколько отрывочных мыслей» (1957).
О поездке в Армению Константин Паустовский подробно рассказал в большом автобиографическом произведении «Повесть о жизни», охватывающем почти тридцатилетний период — с конца 1890-х до начала 1920-х годов. «Повесть о жизни» состоит из шести частей (книг), первая из которых была написана в 1946-м, а последняя — в 1963-м: «Далёкие годы», «Беспокойная юность», «Начало неведомого века», «Время больших ожиданий», «Бросок на юг», «Книга скитаний». Путешествию в Армению писатель посвятил одну из глав пятой книги «Бросок на юг» — «Мгла тысячелетий». Впервые книга «Бросок на юг» (1959–1960) была опубликована в 1960 году в журнале «Октябрь» (№ 10).
Живя в Грузии с февраля 1922-го по осень 1923 года, Константин Паустовский работал в газетах «Гудок Закавказья», «Трудовой Батум» и «Маяк». В Армению он отправился в качестве корреспондента тифлисской газеты «Гудок Закавказья». «Я ехал в специальном поезде с комиссией инженеров. Они должны были обследовать состояние закавказских железных дорог», — завершает Паустовский главу «Ещё одна весна», переходя к «Мгле тысячелетий».
Моисей Наппельбаум. Фотопортрет Константина Паустовского. Москва, 1924–1925 годы
Фото © ГБУК г. Москвы «Музей К.Г. Паустовского» (все права на использование электронной копии фотографии принадлежат Музею К.Г. Паустовского)
Описываемый Паустовским в повести путь из Тифлиса в Эривань (Ереван) — это сменяющие друг друга пейзажи за окном поезда, в которое читатель «смотрит» вместе с автором. Поезд идёт мимо гор и долин, среди них размеренно течёт жизнь, мимолётными свидетелями которой становятся пассажиры. «У меня было отдельное купе. Я всё время сидел на столике у окна, и поезд проносил меня над ущельями, где листва была навалена горами и, нагретая солнцем, издавала скипидарный запах. В разрывах гор открывались облитые росой, кудрявые долины. Их было множество, и, должно быть, ни одна географическая карта не могла вместить все эти долины, даже на самом большом своём листе. В этих долинах жили, как мне казалось, очень счастливые и патриархальные люди. Они сидели, покуривая, у порога своих домов. Загорелые женщины несли в медных кувшинах свежую воду. Широкие брови оттеняли блеск их зрачков. Я был уверен, что эти люди счастливы окружающим. Но на беглый взгляд никаких примет этого счастья нельзя было заметить. Нужно было превратиться в слух, в зрение, и тогда становился слышен струнный гул пчёл, сопровождавший постукивание вагонных колёс, свист суетливых птиц, были видны быстрое полыханье света в травах и стеклянная игра горной воды в потоках, всё время пересекавших полотно железной дороги», — делится Паустовский своими наблюдениями и впечатлениями.
Среди увиденного из окна поезда Константин Паустовский описывает зрелище, показавшееся ему фантастическим. Он заметил большую палатку, флагшток и на нём — норвежский флаг: «Около палатки были привязаны к деревьям лошади и ходили, о чём-то весело перекрикиваясь, загорелые люди в клетчатых рубахах и серых фетровых шляпах. Всё это напоминало привал героев Майн Рида или Фенимора Купера». Заинтересовавшийся Паустовский бросился в соседнее купе к своему попутчику — старому доктору-армянину. Доктор ему спокойно сказал: «То один из отрядов продовольственной миссии Нансена. Это совсем не ковбои и не охотники за черепами, а счетоводы и доктора. Разве вы не знали, что Нансен работает в Армении?». Знавший об этом Паустовский всё же был удивлён, он «не мог себе представить, что „в натуре“ это выглядит так экзотично».
Фрагмент главы «Мгла тысячелетий» с встретившейся Паустовскому миссией Нансена существенен в понимании исторического контекста повествования. Хотя автор и не приводит в своём рассказе подробностей пребывания в Армении этой миссии, он касается важного факта армянской истории первой четверти XX века. Фритьоф Нансен — норвежский полярный исследователь, в 1921 году был назначен верховным комиссаром Лиги Наций по вопросам беженцев, лауреат Нобелевской премии мира (1922). Нансен внёс огромный вклад в дело спасения армянских беженцев, выживших во время Геноцида армян в Османской империи.
Наслышанный о массовых убийствах в середине 1890-х при султане Абдул-Гамиде II, Фритьоф Нансен после Геноцида армян 1915–1923 годов направил свои силы на оказание помощи беженцам. На сайте Музея-института Геноцида армян отмечено: «По предложению Фритьофа Нансена Лига Наций утвердила „нансеновские паспорта“, по которым не имеющие гражданства беженцы получили право въезда в различные страны. Благодаря этим паспортам около 320 тысяч армян получили возможность свободно передвигаться. В 1924 году по поручению Лиги Наций Фритьоф Нансен начал заниматься изучением вопроса репатриации беженцев-армян. В июне 1925 года комиссия под руководством Ф. Нансена посетила Советскую Армению, в результате чего его непосредственными усилиями была организована репатриация около 7000 армянских беженцев».
Гора Арарат, 1918 год
Фото: Zham Magazine | ԺԱՄ
Самым ярким, полным трепета и восхищения в рассказе Константина Паустовского стало описание горы Арарат, не раз воспетой армянскими и русскими поэтами (Егише Чаренц, Ованес Шираз, Яков Полонский, Валерий Брюсов). Таким Арарат предстаёт в художественном изображении Паустовского:
«Ночью поезд поднялся на плоскогорье, и стало холодно. А утром я вскочил, когда первый квадрат солнечного света пополз, крадучись, из угла в угол купе.
Я бросился к окну и замер. Лёгкие мурашки побежали у меня по спине. Первым моим побуждением было разбудить всех моих спутников.
Но все ещё спали. Сонная тишина вагона прерывалась только лёгким храпом вежливых стариков.
Я метнулся от одного окна к другому, к третьему, потом изо всей силы схватился за ремень, рванул раму и опустил её. Вместе с холодным воздухом ворвались в вагон резкость очертаний и чистота красок, — там, снаружи, в древнейшем и девственном небе вздымалась к самому зениту, закрывая весь край земли и половину неба, двугорбая снеговая гора. Это был Арарат. Снега его казались поднятыми вплотную к солнцу. Блеск их наполнял воздух светящейся мглой.
Арарат! Я никак не мог поверить в то, что вижу его воочию. Все мифы древности, все сказки далёких веков были воплощены в этой исполинской горе. Земли, что простирались у её могучего подножия, не были даже видны: их закрывала толща воздуха. Вершина горы стояла над миром, проступая сквозь мглу.
Я смотрел на Арарат не отрываясь. Я не хотел ни пить, ни есть. Я боялся, что, пока буду этим заниматься, Арарат уйдёт, исчезнет, станет невидимым.
Старый доктор неодобрительно качал головой и что-то говорил о моей излишней, даже опасной для здоровья впечатлительности. Но что он мог понимать, этот старик с галстуком бабочкой!
Тысячелетия прикасались к моим глазам. Я дышал воздухом, нагретым камнями, в изобилии усыпавшими Армению. Камни получали этот жар от огромного солнца, резавшего здесь небесную синеву с уверенностью и силой.
Ему, этому солнцу, молились наши предки, чтобы оно не испепелило их землю, их кожу, их волосы. Реки света лились на землю, и сквозь их блеск доносилось гневное ржание коней и оскорблённый плач ослов.
Здесь был узел религий, преданий, легенд, истории, неотделимой от поэзии, и поэзии, закалённой в пламени истории».
Вскоре Константина Паустовского ждал древний город, история которого проходила под извечным взором Арарата. «Ещё не видев города, я уже принял его всем существом. Если бы во всей Эривани росла на улице или на каком-нибудь пустыре одна-единственная засохшая травинка, то и этого было бы для меня достаточно, чтобы почувствовать баснословность этих мест, их живую древность и силу. В те годы в Армении только что начали разрабатывать лёгкий и пористый камень — артикский туф, окрашенный в мягкие краски: сиреневую, розовую, синеватую, терракотовую, жёлтую, чёрную. Из туфа в первые же месяцы Советской власти были построены в Эривани нарядные дома», — соединяет Паустовский прошлое Еревана с новой историей 1920-х.
Константину Паустовскому довелось побывать в городах Джуга (Джульфа) и Нахиджеван (Нахичеван, Нахичевань), которые в Средние века были важными центрами армянской культуры, письменности и торговли. Нахиджеванский регион не раз подвергался разорению персами и турками, а к сегодняшнему дню его армянские культурно-исторические памятники полностью уничтожены. 100 лет назад, в 1923 году, проезжая по этому краю, Паустовский видел «армянских крестьян, больше похожих на партизан или повстанцев: почти у каждого висела за спиной винтовка» (автор поясняет, это давний обычай работать вооружёнными из-за набегов курдов). Он и его попутчики видели «жаркую и быструю реку Аракс с розовой мутной водой» и мост на Араксе, построенный во времена похода Александра Македонского в Индию. Осматривал Паустовский и давно покинутый людьми собор, стоявший на вершине отвесной скалы: «Фрески на стенах, будто сделанные только вчера, отблескивали золотыми венчиками святых и бирюзой и пурпуром их евангельских одежд. <…> В ограде собора валялось среди жёстких колючек много тонких мраморных плит с узорчатой резьбой. Я подобрал одну разбитую плиту из розового мрамора. На ней была вычеканена виноградная кисть, голова единорога и сложная вязь армянских слов. Когда солнце падало на эту плиту, она просвечивала нежной кровью, как просвечивает на свет детская ладонь».
О Джульфе и Нахиджеване Константин Паустовский в своих воспоминаниях пишет следующее: «Я смутно помню Нахичевань в пыльных тутовых деревьях — город, такой удалённый от России, что трудно было даже представить себе, что на свете существует Москва. Помню Джульфу, где за железнодорожным мостом была уже Персия, а посередине моста, где кончалась наша территория, сидели босые персидские солдаты и торговали воблой и табаком».
Дальнейший путь пролегал вдоль берега реки Ахурян (Арпачай). Константина Паустовского, рассказчика и в то же время героя повести, встречал ещё один поражающий воображение пейзаж — руины города Ани, великолепной столицы Армянского царства Багратидов (885–1045), павшего под натиском Византии. В XIII веке Ани был захвачен монголами, со временем жизнь в городе приходила в упадок, пока он вовсе не опустел. С XIX века многие российские и европейские путешественники стремились увидеть сохранившиеся руины Ани. «…я выехал из Александрополя с целью посетить развалины Ани — этой последней и самой блестящей столицы давно уже павшего Армянского царства», — писал гидрограф и писатель Александр Андреев в своих путевых заметках «На развалинах Армянской Пальмиры» (1898).
Аршак Фетваджян. «Ани. Церковь цитадели», 1905 год
Из коллекции Национальной галереи Армении
По итогам Русско-турецкой войны 1877–1878 годов Карсская область, включая Ани, отошла к Российской империи. В 1892–1893 и 1904–1917 годах в Ани проводились раскопки, возглавляемые российским востоковедом и археологом Николаем Марром. Экспедицию Марра пришлось закрыть из-за захвата Карсской области турецкой армией в 1918-м.
В 1923 году Константину Паустовскому и его спутникам осмотреть Ани уже разрешал турецкий офицер — начальник пограничного кордона. Величественные, прошедшие сквозь века руины Ани описаны Паустовским с присущим его повествованию лиризмом:
«Однажды в конце дня поезд остановился у самой реки. Мы увидели на том берегу базилики, черепичные армянские купола и полное безлюдье. То были руины древней армянской столицы — города Ани, одного из подлинных чудес света. <…>
Что такое Ани? Есть, конечно, вещи, которые мы не в силах передать, как бы ни старались. Как передать такое безмолвие, что издалека слышен сыплющийся шорох овечьих копыт и стук созревших семян в коробочках давно высохших цветов, как в детских погремушках?
Как передать тени от ласточкиных крыльев на плитах папертей, заросших обыкновенным одуванчиком?
Среди безлюдья, ветра, тишины живут только травы, фрески и небо, похожее на фрески.
Облака стоят, как выписанные знаменитым итальянским мастером, и между облаков иногда падает на землю тот знаменитый косой и единственный солнечный луч, который любил изображать Дорэ.
Этот луч ещё с раннего детства стал принадлежностью картин из Ветхого Завета. Увидев его над выжженными площадями Ани, я сразу же понял, что попал в места такие древние, как сама земля.
Солнце садилось. Нам надо было возвращаться.
С каким бы наслаждением я переночевал в этих развалинах, вглядываясь в круговращение звёзд и даже завидуя самому себе».
О путешествии в Армению Константин Паустовский рассказал не только в пятой части своей «Повести о жизни». Задолго до «Броска на юг» он по ещё свежим впечатлениям написал путевой очерк «В тысячелетней пыли», впервые опубликованный в газете «Гудок Закавказья» в год его путешествия, в апреле 1923-го. И в этом очерке Паустовский предлагает читателю «взглянуть» на Арарат, сопровождающий путника в его странствии по Армении: «Арарат на рассвете встаёт над персиковыми садами Эривани громадой сверкающего, только что расколотого сахара и стоит весь день молчаливый и мощный; он преследует вас, и всё время, где бы вы ни были, у себя за спиной вы чувствуете снежную громаду легендарной, высоко взметённой в небо, сказочной горы».
В очерке «В тысячелетней пыли» упомянут Александрополь (Гюмри). Говоря об этом городе, Паустовский отмечает одну из его архитектурных особенностей — использование чёрного туфа в строительстве многих зданий: «В Александрополе над слюдяными, посеребрёнными куполами армянских церквей из чёрного туфа шёл дождь и дул назойливый широкий ветер с Алагёза [Арагаца. — Прим. ред.]…». В 1924-м, спустя всего год после описываемых Паустовским событий, Александрополь был переименован в Ленинакан.
Александрополь (Гюмри), 1908 год
Фото: pastvu.com
Армянской земле, истории, культуре и людям посвящали свои произведения многие русские поэты и писатели. Среди них — Валерий Брюсов («К Армении», работа над сборником «Поэзия Армении с древнейших времён до наших дней»), Сергей Городецкий («Ангел Армении», «Сады Семирамиды»), Осип Мандельштам («Фаэтонщик», «Путешествие в Армению»), Андрей Белый («Армения»), Андрей Битов («Уроки Армении»). Очерк «В тысячелетней пыли» и глава «Мгла тысячелетий» из «Повести о жизни» Константина Паустовского — в списке обширной русской литературы об Армении.
Журналист, редактор Рипсиме Галстян
ИСПОЛЬЗОВАННАЯ ЛИТЕРАТУРА:
1. Паустовский К.Г. Собрание сочинений: в 9 т. — Москва : Художественная литература, 1981–1986. — Т. 1, Т. 5, Т. 7, Т. 9.
2. Материалы из фонда Музея К.Г. Паустовского:
— Телеграмма. Шагинян М.С. – Паустовскому К.Г. Карловы Вары. 31.05.1967 г. Поздравление с днём рождения;
— Шагинян М.С. «Первая всероссийская», роман-хроника (Москва : Молодая гвардия, 1965). Книга с дарственной надписью Шагинян М.С. Паустовскому К.Г.