«Театр не может быть одинаковым»: интервью с режиссёром Эдгаром Закаряном
«Театр — это постоянный диалог со зрителем», — убеждён режиссёр Эдгар Закарян. Он ставит спектакли в БДТ, Театре на Таганке и других известных площадках, а в период пандемии даже перенёс классику в виртуальный мир Minecraft. В интервью Армянскому музею он рассказал о важности зрительской реакции, поиске новых форм и о том, как идти в ногу со временем, сохраняя верность вечным театральным ценностям.
— Эдгар, как Вы пришли в театральную режиссуру? Осознанный выбор, детская мечта или стечение обстоятельств?
— Изначально я учился на актёрском. Сначала я поступил в ГИТИС — проучился около полугода, взял паузу и ушёл. Через какое-то время снова решился попробовать, на этот раз — в РГИСИ (Санкт-Петербург). Поступил. Но не знаю, к счастью или к сожалению, и оттуда ушёл примерно через полгода.
Интуитивно я понимал, что актёрство — это не моё. Я честно признавал: как артист я, мягко говоря, не блистал. Мне всегда было интереснее придумывать, строить миры, находиться по другую сторону — где всё начинается.
Однажды я начал ощущать, что мне ближе именно эта территория. Тогда это был лишь зачаток понимания, что мне интереснее не выходить на сцену, а создавать её и всё, что на ней происходит.
К тому времени я стал больше читать. Говорю «к тому времени», потому что, к сожалению, в юности книги занимали меня мало. Потом я начал интересоваться режиссурой уже сознательно — изучать, кто где преподаёт, какие мастерские существуют, кто кого набирает.
Так я пошёл поступать во ВГИК. И параллельно поехал в Петербург к Андрею Могучему. Я уже слышал его имя и видел спектакль «Гроза», который тогда произвёл на меня очень сильное впечатление. В итоге меня приняли и во ВГИК, и в мастерскую Андрея Могучего. Я выбрал учиться у Могучего.
— Обучение у Андрея Могучего — это значительный этап в жизни любого молодого режиссёра. Что Вам дал этот опыт?
— Этот опыт меня закалил. У нас было очень интересное обучение со множеством разных мастер-классов. При этом не было ощущения, что тебя «учат» в классическом смысле. Если тебе это действительно нужно, ты впитываешь знания, если нет — медленно тонешь. Это жестокая профессия, и отбор в ней тоже жестокий. Как писал Ницше: «Падающего — толкни» («Так говорил Заратустра»). В театре всё ровно так: если актёр плохо сыграл — виноват режиссёр, а если хорошо — просто скажут, что актёр талантливый. Это неблагодарная профессия, требующая постоянной вовлечённости.
И, что важнее закалки и обретения «стального» характера, — воспитание вкуса и чувств. Понимание, что хорошо, а что плохо. Умение видеть подлинное и распознавать «дыры» в спектаклях или фильмах, чувствовать неточное существование в жанре.
— Расскажите о Вашем опыте создания виртуальных Minecraft-спектаклей. Что Вас вдохновило на этот эксперимент, и какие выводы Вы сделали из этой работы?
— Это была первая волна ковида. Я тогда учился, кажется, на третьем курсе. Учёба приостановилась и перешла в дистанционный формат. Я уехал из Петербурга обратно в Москву. Сидел дома.
Честно говоря, уже не помню, как именно это пришло в голову, но мысль была примерно такая: а что, если перенести театр в компьютерную игру и попробовать сделать спектакль там?
После этой безумной идеи я позвонил своему мастеру и рассказал. Мне казалось, что Андрей Анатольевич отреагирует скептически, потому что идея выглядела странно. Но он сказал: «Пробуй».
И мы начали искать, кто мог бы создать копию БДТ в компьютерной игре Minecraft. Нашли мальчика лет 13, который взялся за это. И он действительно сделал точную цифровую копию театра — сцену, зал, всё. Когда проект был готов, я показал его Андрею Анатольевичу. Ему понравилось, и он сказал: «Ставь спектакль».
Тогда я выбрал артистов из труппы театра, и первой постановкой стал «Вишнёвый сад» А.П. Чехова. Репетировали дистанционно. Актёры подключались из дома, заходили в игру, и мы встречались прямо на сцене — в Minecraft.
Начали вместе изучать механику игры, пробовать, как можно использовать её инструменты, чтобы сыграть «Вишнёвый сад» в этом новом пространстве. Звучит странно, я понимаю, но мы это сделали. И видеозапись спектакля до сих пор есть на YouTube.
Какой главный вывод я для себя сделал? Парадоксально: мы вроде бы максимально отдалились от привычного театра, но всё равно никуда от него не ушли. Какую бы фантазию ни придумали, мы вернулись к сцене. К чёрной коробке. К пространству, где встречаются актёры и зрители. Наверное, именно это — самое удивительное.
— Вы довольно рано начали ставить спектакли на профессиональной сцене. С какими трудностями Вы столкнулись и как их преодолевали? Были ли какие-то препятствия, связанные с Вашим возрастом?
— Дело в том, что во время обучения нам давали возможность сотрудничать с профессиональными артистами с большим стажем — народными и заслуженными, приглашая их участвовать в наших студенческих постановках из труппы театра. Уже тогда, будучи студентами, мы сталкивались с непростой задачей — работать с масштабными личностями. К моменту выпуска я был к этому готов.
Однако после окончания учёбы, когда я начал ставить вне стен родного театра в Москве, мне вновь пришлось столкнуться с рядом известных людей. Естественно, на первых порах они относились ко мне с недоверием — я только что выпустился, был для них неизвестным молодым человеком. У них не было оснований доверять мне, ведь они просто не знали, кто я такой.
Многие вставали в позицию внутренней защиты, и мне приходилось доказывать свой профессионализм, завоёвывать доверие. Работа становилась вдвое, а иногда втрое сложнее: сначала нужно было установить человеческий контакт и только потом переходить к творческому процессу.
— В одном из интервью Вы описывали свой режиссёрский метод как «вертикальный». Не могли бы Вы подробнее рассказать об этом?
— Я бы не сказал, что это мой основной метод. Скорее, я просто однажды поставил спектакль таким образом.
Вертикальный метод — это когда сначала определяется основная тема, идея спектакля, его тональность, месседж, ритм, жанровое направление. И только потом режиссёр начинает работать с персонажами, разбирать нюансы игры актёров.
А при горизонтальном методе режиссёр может двигаться от сцены к сцене, опираясь на актёрскую импровизацию, искать постановочное решение через сам процесс, через то, что предлагают актёры, через их видение. Здесь работа идёт как бы «вширь», а не «вверх-вниз».
Проще говоря: вертикальный метод — это сначала общее видение, потом детали. Горизонтальный метод — наоборот: сначала детали, а потом из них складывается общая картина.
— Что для Вас важнее в театре: форма или содержание? Как Вы находите баланс между этими двумя составляющими?
— Для меня, в первую очередь, важно, о чём всё это. А как я нахожу баланс… Не знаю. Это, наверное, философский вопрос, и у меня нет конкретного ответа.
Я думаю, что всё сводится к умению слушать себя. Это вопрос наития и чутья — того, что невозможно объяснить логикой.
Здесь многое зависит от характера, воспитания, мировосприятия. Всё это — детали одной невидимой мозаики, собрать которую можно лишь интуитивно. Можно, наверное, назвать это талантом.
Спектакль Эдгара Закаряна «Мой бедный Марат» (по пьесе Алексея Арбузова). Театр на Таганке. Источник
— Насколько важна для Вас реакция зрителя? Влияет ли она на Ваши творческие решения?
— Реакция зрителя, конечно, важна, и её нужно брать в расчёт. Но в пределах разумного: будет десять человек — будет и десять разных мнений. Я, признаться, всегда интересуюсь у администрации, сколько человек ушло в антракте. Но мне кажется, самая важная миссия театра — это всё-таки давать пищу для ума, воспитывать зрителя, нести какую-то мысль.
Что я имею в виду? Зритель может не понять и уйти. Я допускаю, что он может не понять только сегодня. Зато, возможно, он пойдёт домой, задумается, и что-то у него в голове перевернётся.
Когда я репетирую, я думаю: поймут ли меня? Правильно ли я всё делаю? Это постоянный внутренний диалог со зрителем ещё до встречи с ним.
И я думаю, что это нормальная здоровая позиция.
— Каковы Ваши дальнейшие творческие планы? Есть ли какие-то проекты, которые Вы хотели бы реализовать? Возможно, связанные с продвижением армянской культуры в театральном искусстве?
— Планы у меня, конечно, грандиозные. Точнее сказать, мечты. Их у меня много.
Что касается Армении, у меня есть одна дорогая мечта: я бы очень хотел поставить балет в Ереване. К сожалению, у меня нет нужных контактов, я не знаю, к кому обратиться, да и пока меня туда не зовут. Возможно, я ещё слишком молодой и малоизвестный — и в Армении, и здесь. И это я говорю без шуток и ложной скромности.
— Как Вы видите будущее театра в современном мире, где все больше размываются границы между реальностью и виртуальностью? Театру — быть?
— Театр не просто существует — сегодня он набирает обороты. Я смотрю на зал — публика самая разная. Раньше — в основном старшее поколение, сейчас — много молодёжи. И это, конечно, вдохновляет.
Нам нужно идти в ногу со временем, чувствовать день, в котором мы живём, вслушиваться в то, что происходит вокруг, а потом пытаться передать это через диалоги, действия, образы, тишину, паузы.
Театр не может быть одинаковым. Он должен быть разным, очень разным. Всё зависит от того, какую историю ты собираешься рассказать и как именно ты это изобразишь на сцене. Это и есть самое важное.
Беседовала Анна Владиславская