«Мы, армяне, живём историей каждый день»: Ваге Богосян о проекте Sudanahye
Автор проекта Sudanahye — Ваге Богосян — потомок суданских армян. Он создал мультимедийный архив о жизни общины и собирает устные истории и фотоколлекции, чтобы вернуть голос Хартума в общую память диаспоры. В его материалах Судан предстаёт как часть армянского мира, а судьбы отдельных семей складываются в целостную картину столетия.
Поддерживаемый Фондом Гюльбенкяна проект уже выходит за рамки онлайна — с показами и разговорами в Европе — и становится активным сообществом свидетелей и исследователей. В нашем интервью Ваге рассказывает, с чего началась его работа, какие открытия изменили его взгляд на историю суданских армян и почему сегодня так важно хранить эту память.
— Ваге, расскажите о Вашем образовании. Как историческая подготовка помогает в текущем проекте?
— Я изучал историю в Университетском колледже Лондона — довольно общий и широкий курс. В дипломной работе сосредоточился на политизации диаспор, исследуя армянскую общину в Великобритании во время Первой мировой войны. Затем получил магистерскую степень по исследованиям безопасности. После университета работал в различных организациях — от государственного сектора Великобритании до McKinsey and Co.
Историческое образование помогло проекту в трёх ключевых аспектах.
Во-первых, понимание методологии. Разные источники имеют ограничения и сильные стороны, как они сочетаются. Мы используем Instagram (прим. — социальная сеть Instagram принадлежит компании Meta, признанной экстремистской организацией и запрещённой на территории Российской Федерации) для популяризации, но на сайте есть блог со сносками и источниками. Если кто-то критикует мою работу, то я готов к академической дискуссии.
Во-вторых, понимание историографии — умение поместить свою работу в контекст существующих исследований. Я историк 2025 года, армянин, выросший в Британии, в эпоху критического отношения к колониализму. Мы живём во времена геополитических потрясений, которые заставляют пересматривать прошлое.
В-третьих, умение собирать рассказы для выдвижения гипотез. Есть красивая история Мкртича Уликяна в Сибири (прим. — ознакомиться с историей можно по ссылке), которую можно рассказать другу в кафе. Но как она связана с совершенно другой историей? Как все эти повествования образуют общую картину? Историк сплетает события во что-то связное, но также формирует их в процессе.
— Почему история так важна для Вас лично?
— Мы, армяне, живём историей каждый день. В других странах говорят: «Это было давно, зачем зацикливаться?». Но для нас это не просто прошлое: мы несём его груз в своей идентичности и семейных травмах. Это часть нашей сегодняшней реальности.
— Расскажите о Ваших корнях. Как Ваши предки оказались в Судане?
— Это самая большая загадка проекта. Армяне приехали в Судан более ста лет назад, никто этого не помнит. Даже в моей семье я постоянно натыкался на «стены» — поколение, пережившее Геноцид, не хочет говорить о прошлом. На вопрос, рассказывали ли родители, как они попали в Судан, отвечали отрицательно.
Я же знаю о своём прадеде. Саркис Тарпинян родился в Арабкире, в Армянском нагорье — исконной родине армян, тогда в Османской империи. В 1913 году он переехал в Судан по приглашению других выходцев из Арабкира. Чем больше я исследую, тем больше вижу такие родственные связи — люди из определённого региона приглашают знакомых: «Приезжай, здесь есть работа».
Это вписывается в понятие «пандухт» (պանդւխտ — «странник»), когда на рубеже веков армяне покидали свой дом из-за гонений, притеснений, экономических проблем. Переезжали туда, где можно заработать: в Стамбул, Москву, Ньй-Йорк. Очень немногие — в Судан.
Саркис и Гехецик Тарпинян. Источник
— Куда именно попал Ваш прадед?
— Самое удивительное, что он переехал не в Хартум, столицу, а в Малакал, который сейчас в Южном Судане. Это неожиданно, ведь город тогда был далёким провинциальным центром на Ниле. Когда рассказываю суданцам, они говорят: «Что? Правда?». Иногда даже я не могу поверить.
Саркис открыл магазин General Stores в Малакале, продавал товары племени шиллук. Позже он поехал в Ливан, где моя прабабушка оказалась после Геноцида, женился на ней и вместе с ней вернулся в Малакал. Это был типичный путь: от одиноких торговцев к полноценному сообществу с семьями.
— Когда и почему возникла идея проекта Sudanahye?
— Это был апрель 2023 года, война в Судане только началась. Я звонил семье и друзьям: «Все ли в безопасности? Что думаете о происходящем?»
Я осознал, что мне стыдно, ведь изучаю историю, знаю прошлое своей семьи, прочитал множество книг, но об истории судано-армянской общины ничего не знаю. Я открыл Google, набрал «суданские армяне» и нашёл всего одну-две статьи — ни на армянском, ни на арабском языке ничего не было.
Армянская церковь в Хартуме, около 1950-х годов. Фотография из личного архива автора
Подумал: дай поговорю с семьёй. Пошёл к бабушке, расспросил о жизни структурированно, не просто мимоходом за едой. Я поговорил с большим количеством людей и понял, что есть реальный пробел, и никто не собирал историю судано-армянской общины всесторонне.
— Как Вы получили поддержку Фонда Галуста Гульбенкяна?
— Почти год проект был просто в глубине сознания — неформальные разговоры, попытки что-то выяснить. Летом 2023 года наткнулся на гранты Фонда — отличные программы сохранения западноармянской культуры. Наша община как раз принадлежит к западноармянской, находящейся на грани исчезновения.
За тот год изучил, что уже сделано, чтобы не повторять чужую работу. Нашёл исследования Арцви Бакчиняна из Армении и Антранига Дакесяна из университета Айказян в Ливане. Отличные отправные точки, но ограниченные по охвату — краткая история общины, а не история для неё.
Тогда же открыл проекты устной истории — хороший способ заполнить пробелы и сделать прошлое личным. К тому же переосмыслил формат подачи. Люди больше не читают длинные статьи, концентрация внимания изменилась. Начал думать о социальных медиа.
Подал заявку осенью 2023-го, получил грант и официально начал в январе 2024 года.
— Расскажите о команде проекта.
— Слово «команда» здесь не подходит. С первого дня друзья и семья были единомышленниками. Судано-армянская община проявила себя невероятно сплочённой и отзывчивой — это не «мой» проект, а наш. Люди присылают контакты, звонят друг другу: «Поговори с Ваге», отправляют разные истории. Это сообщество, все помогают.
Несколько человек играют особую роль. Исла Пирсон из Heat Creative Studio в Амстердаме занималась брендингом и социальными медиа. В Каире я познакомился с Фатмой Салех — молодым суданским архивариусом из Хартума. Она помогает организовать архив, чтобы результаты отражали суданскую историю и привлекали как суданцев, так и армян. Фатма курирует фотовыставки. Хабиба Фуад —консультант по коммуникациям — работает над выставками.
— Как Вы отбираете материалы для архива?
— Первое осознание: община маленькая, много материала потеряно. Люди выбрасывали вещи при разборе наследства. Много осталось в домах в Хартуме — теперь RSF (прим. — Силы быстрого реагирования (Rapid Support Forces), военизированная группировка в Судане, сыгравшая ключевую роль в гражданском конфликте и ответственная за разрушения в Хартуме) это уничтожили.
Первый шаг — собрать и оцифровать всё возможное. Даже крошечную фотографию или короткий рассказ — всё это становится частью общей коллекции.
Чтобы отобрать артефакты, важно хорошо знать архив. Фатма работает с собранным материалом и говорит: «Я видела такие и такие вещи, и можем выстроить повествование через частные и общественные пространства, показав, как армяне нашли своё место в Судане».
Судано-армянский спортивный клуб в Хартуме, около 1940-х годов. Фотография из личного архива автора
Аналогично со мной: я держу всё в памяти. Потом, работая над результатами, я вспоминаю, что была та фотография, и понимаю, что она подходит к определённой истории.
— Какое открытие больше всего Вас тронуло?
— В архивах AGBU в Каире — безмерно благодарю Маруша Ерамяна и AGBU Cairo за доступ — наткнулся на материалы моего прадеда Саркиса. До этого он был просто фигурой из семейных историй, видел его на фотографиях.
Представьте: просматриваю документ и вижу письмо с подписью «Саркис Тарпинян». Странно. Я его не знал, но он прожил жизнь в трёх частях света: родился в Арабкире, жил в Судане, умер в Лондоне. Его размышления о такой судьбе я никогда не слышал.
Когда нахожу что-то связанное с ним, письмо, упоминание, подпись, чувствую особую гордость. Думаю, через что он прошёл, переехав на юг Судана в одиночку. Если он мог это сделать, то и я справлюсь со всеми невзгодами.
Проект меняется — это больше не исследование, а реальность. Невидимая линия тянется от меня к нему. Когда вижу его имя, думаю, что он был живым человеком. Это моя семья. Это я.
Футбольная команда Армянского атлетического клуба в Хартуме против суданской команды, около 1940-х годов. Фотография из личного архива автора
— Как Вы совмещаете личное и научное?
— Историкам сложно — мы должны быть беспристрастными, держаться на расстоянии, чтобы оставаться объективными. Но сейчас 2025 год, мир изменился. Если хотим, чтобы история была интересной, возможно, пора вкладывать эмоции. Вероятно, недостаток личного делает историю малопривлекательной для молодёжи.
— Какие главные препятствия в работе?
— Многие думают — политические, война в Судане. Да, Национальный архив Судана был бы потрясающим ресурсом, но он сейчас недоступен.
Главное препятствие — логистическое. Технология позволяет говорить с людьми от Австралии до Америки, это потрясающе. Но это палка о двух концах.
Я трачу много времени на разговоры со старшим поколением, ведь их истории наиболее подвержены риску исчезновения. Но они чувствуют себя неуверенно в онлайне. Они выросли на личных встречах — рукопожатия, кафе, клубы. И вдруг молодой парень на экране задаёт вопросы о личной жизни. Понимаю, почему это вызывает напряжение.
Хотелось бы встретиться с каждым лично, провести утро за кофе, чтобы, когда приходит время воспоминаний, это был комфортный опыт. Они знали бы, что истории доверяют тому, кто поступит с ними правильно.
Судано-армянский общественный клуб в Хартуме, около 1940-х годов. Фотография из личного архива автора
— Возникают ли этические вопросы в процессе работы?
— Это проект о культурном наследии, но в то же время о жизни людей. Замечательно делать историю личной — устные истории вместо «событие произошло в дату». Рассказывать, что «человек чувствовал себя так, это сформировало идентичность вот так». Но это делает материал деликатным, ведь приходится глубоко вникать в чью-то жизнь.
Есть хороший пример с ИИ. Мы оцифровали множество фотографий низкого качества, и мне предложили применить нейросеть для улучшения. Я попробовал, и поначалу ИИ творил чудеса, но увеличив, я понял, что он изменил лицо человека. И от этого стало жутко. Это реальный человек, чей-то предок с жизнью и историями. К тому же было неясно, как загруженное может использоваться. Поэтому я решил, что никакого ИИ на исторических фотографиях больше не будет.
— Чего Вы уже достигли в рамках проекта?
— На сайте осветили историю армян до 1899 года — колонизации Судана британцами. Исследовали египетскую армянскую общину как предпосылку, поскольку почти все судано-армяне пришли через Египет. Сейчас работаем над периодом до 1956 года — ухода британцев. Потом перейдём к независимому Судану до наших дней.
Фотовыставка «Армянская жизнь в колониальном Судане» в Лондоне. Фотография из личного архива автора
Активно проводим мероприятия — этим летом в Амстердаме и Лондоне. Онлайн даёт широкий охват, но личные встречи, создание новых совместных воспоминаний невероятно ценны.
— Какие у Вас планы на будущее?
— Когда основные исследования завершатся, фокус сместится на результаты — как представить информацию. Возможно, документальный фильм, короткие видео, другие доступные способы рассказать истории.
Ближе к концу есть этап «переосмысления сообщества». Армянская община Судана физически больше не существует из-за конфликта, но через архив мы можем работать с художниками, вдохновлять их на произведения, представляющие суданское и армянское наследие. Что-то гибридное, современное, эстетичное. Творческий результат привёл бы исторический проект в настоящее.
Книга тоже имела бы смысл как финальная точка, где всё сходится.
— Что мотивирует продолжать, несмотря на трудности?
— Есть тяжёлые дни — армянская и суданская истории по-своему печальны. Красивые культуры, но за последний век оба народа пережили много трагедий.
Мотивирует влияние прокси-войны на Судан. Гуманитарная катастрофа в стране ужасна и часто остаётся вне внимания мировых медиа. Но это место, откуда пришла моя семья. У них было непростое время, но Судан дал им счастливые воспоминания, безопасность, место выживания после Геноцида. Видя боль страны, думаю: если проект вызовет улыбку или поможет сохранить суданское наследие вместе с армянским — это и будет лучшей мотивацией.
Я получаю много поддержки. Судано-армяне рады видеть отражение своей истории, а мои суданские друзья удивлены, что человек, никогда не бывавший в Судане, раскрывает скрытую историю их сообщества. Молодому поколению судано-армян это интересно, и именно здесь источник моей настоящей мотивации.
— Чему научил Вас проект?
— Прежде всего, многое открылось мне в откровенных разговорах со старшим поколением. У каждого есть истории от бабушек и дедушек, которые мы слышим с детства и со временем перестаём воспринимать с той же чуткостью.
Благодаря проекту я смог сесть со старейшинами и сказать: «Это ваше время, я не буду перебивать, говорите о воспоминаниях, молодости». Люди самых разных профессий — от торговцев до врачей — ценят одно и то же, переживают схожие эмоции. Все чувствуют глубокую привязанность к Судану — к сообществу, семье, достижениям.
Проект помог понять, что действительно важно в жизни и какие моменты остаются в памяти на десятилетия. В современном мире легко поддаться спешке. Слушая старших, понимая, что именно эти вещи имели значение, я стал заземлённее, спокойнее. Стал ценить многие моменты.
— Какой совет Вы могли бы дать тем, кто хочет начать собственный культурный проект?
— Просто начните: для себя, с малого. Пусть это будет распечатка, о которой вы потом забудете, или шаг, который поможет разобраться в вопросах идентичности и прикоснуться к небольшой части истории.
Это возможность создать нечто большее, чем ты сам, — то, что переживёт тебя. Да, будут дни, когда всё будет казаться пустой тратой времени. Но шаг за шагом рождается что-то ценное — для семьи, близких, для всей культуры.
Последние представители армянской общины Арабкира (слева) вместе с автором проекта Sudanahye Ваге Богосяном (в центре справа) и местным историком Мустафой (справа). Арабкир, Турция. 2024 год. Источник
— Можете ли вы поделиться чем-то особенно личным — с каким ароматом или звуком ассоциируется ваша судано-армянская идентичность?
— Отличный вопрос, начну использовать в своих интервью! Для меня — аромат.
В армянской церкви мы жжём ладан — хунк (խունկ). Его особый запах прочно ассоциируется с армянством. Этот ладан растёт всего в нескольких местах — в Йемене и Судане, причём суданская разновидность считается исключительно высокого качества.
В Судане, когда пьют кофе, часто жгут хунк: дым наполняет пространство густым ароматом, а солнце рисует красивые тени в этом дыму. Возможно, поэтому хунк так важен для создания духовной атмосферы церкви.
Проводя время с суданскими друзьями в Каире, особенно после начала войны, я часто бывал в суданских кафе, пил кофе и чувствовал запах хунка. Это удивительно: аромат, который связываю с домом, армянскими церквями и армянской жизнью, одновременно напоминает о Судане.
Для меня это ниточка, связывающая армянскую идентичность с моими суданскими корнями.
Беседовал и переводил с английского Андроник Папян