Поэт, не доживший до тридцати: путь Гегама Атмаджяна
В истории армянской диаспоры немало имён, которые звучат еле слышно, почти незаметно. Однако именно они оставляют после себя такой след, что его невозможно стереть. Одно из таких имён принадлежит Гегаму Атмаджяну, известному под литературным псевдонимом Сема. Родившийся в 1910 году в турецком городе Бафра, он прожил всего тридцать лет, но успел вместить в эту короткую жизнь столько смыслов и страданий, сколько другим не хватило бы на несколько судеб.
Когда мы говорим о поколении, пережившем Геноцид армян 1915 года, перед нами всегда встаёт вопрос: как можно жить после того, как твой мир рухнул? Как можно писать стихи, когда в памяти ещё свежи образы убитых родителей, сожжённых домов, бесконечных дорог изгнания? Гегам потерял отца во время чудовищной резни, которая унесла полтора миллиона жизней. Мальчик остался сиротой в мире, где быть беженцем стало почти нормой. Его детство прошло в приютах, сначала в Турции, потом в Алеппо. Приюты были последним пристанищем для тысяч армянских детей, выживших в аду депортаций. Там они учились жить заново, там формировался их внутренний стержень, там зарождалось то поколение, которое позже назовут поколением возрождения.
В 1929 году девятнадцатилетний Гегам принял определяющее решение — отправиться в Париж. Столица Франции в те годы была магнитом для армянской интеллигенции, местом, где можно было не просто выжить физически, но обрести себя культурно и духовно. Париж давал то, чего были лишены беженцы, пережившие катастрофу национального масштаба: возможность творить, думать, говорить на родном языке, не боясь, что завтра тебя убьют из-за твоего происхождения.
В Париже Гегам встретил человека, ставшего его близким другом и соратником. Мисака Манушяна знают многие, его имя вошло в историю французского Сопротивления, его лицо смотрит с легендарного «Красного плаката». Но мало кто помнит, что до того, как стать героем подполья, Манушян был поэтом и редактором. Именно вместе с Атмаджяном в июле 1930 года он основал журнал «Джанк», что в переводе означает «Усилие».
Название было выбрано неслучайно. Это была квинтэссенция их мировоззрения, их жизненной философии. В диаспоре необходимо найти усилие жить, усилие создавать, усилие сохранять культуру народа, которого пытались стереть с лица земли. «Джанк» позиционировал себя как «литературный журнал молодёжи» и стал трибуной для молодых армянских писателей диаспоры. В журнале печатались стихи, новеллы, критические статьи. Гегам под псевдонимом Сема публиковал там свою поэзию, его сестра Мари Атмаджян, тоже поэтесса, делала первые шаги в литературе именно на страницах «Джанка».
Вместе с Манушяном они переводили на армянский язык французских поэтов. Бодлер, Верлен, Рембо, Виктор Гюго, Пьер Луис впервые заговорили по-армянски благодаря их труду. Они строили мост между двумя культурами, между страной изгнания и страной приюта. Они показывали своим читателям, что армянская поэзия может звучать в унисон с европейской, что она способна вместить в себя всю сложность современного мира.
Редакция «Джанка» помещалась в тёмной сырой комнате в Латинском квартале, на улице Фоссе-Сен-Жак. Мари Атмаджян вспоминала своё первое впечатление от этого жилища: груды бумаги и статей, типографские инструменты, разбросанные повсюду кассы с литерами, листы и клише в коробках, примус в углу, раковина, а под ней выстроились бутылки с молоком. Когда мать, обеспокоенная увиденным, спросила, неужели они питаются одним молоком, Манушян с улыбкой ответил: «Дорогая мама, в мире нет ничего лучше молока. Свинец — это яд, молоко его противоядие. Мы день и ночь работаем с типографскими литерами, если не пить молоко, можно умереть».
Это была жизнь на грани. Их преследовала материальная нужда, изнуряющий физический труд, тяжёлые пары свинца и постоянная усталость. И при этом их глаза горели, а желание создавать разгоралось всё ярче. «Джанк» просуществовал всего год, с июля 1930 по июнь 1931-го вышло двенадцать номеров. Но за этот короткий период журнал успел стать символом культурного возрождения, став ещё одним доказательством того, что народ жив, пока жив его язык.
Параллельно с редакторской работой Гегам и Мисак посещали Сорбонну в качестве вольных слушателей. Они ходили на лекции по литературе, философии, экономике, истории. Университет был для них пространством свободы, где можно было мыслить широко, где открывались новые горизонты понимания. Они жадно впитывали всё, компенсируя годы, украденные у них войной и геноцидом.
В 1935 году Атмаджян основал ещё один журнал, «Мшакуйт» («Культура»), который издавал вместе с Бедросом Зарояном до 1937 года. Культура для Сема была не абстракцией, а живой материей, способом существования народа в условиях рассеяния, сохранять культуру означало сохранять себя.
Поэзия Гегама Атмаджяна отличалась светлой тональностью, что может показаться парадоксальным для человека с такой биографией. Он не был певцом мрака и отчаяния. Напротив, его стихи пронизаны верой в возрождение, в жизненную силу армянского народа. Первые четыре стихотворения его дебютного сборника, изданного, когда ему исполнилось двадцать шесть, носили названия «Весна», «Армении», «Миграция», «Новая Пасха». Уже сами заглавия говорят о многом: весеннее обновление, обращение к родине, путь изгнания и надежда на воскрешение.
В одном из стихотворений он писал: «Как крепкое дерево корни берёт в родной земле, так армянская жизнь крепнет ныне у склонов великого Арагаца». Метафора дерева, врастающего корнями в землю, была для него ключевой. Несмотря на то, что армяне были разбросаны по всему миру, они оставались связаны невидимыми нитями с родиной, с горой Арарат, с историей своего народа.
Первый сборник стихов Атмаджян посвятил матери и погибшему отцу. В посвящении он написал:
«Сборник стихов я посвящаю матери, которая желала только моего блага, которая дала мне жизнь и сделала так, чтобы я жил. Посвящаю отцу, который был убит во время великой резни в тридцатилетнем возрасте, чтобы его дети имели родину. Двадцать лет назад они навеки разлучились. Хочу, чтобы в этих стихах они были вместе».
Помимо поэзии, Атмаджян пробовал себя в драматургии. Он написал пьесу «Шамирам» в пяти актах, посвящённую легендарной ассирийской царице Семирамиде, чьё имя в армянской традиции произносится именно так. В предисловии к пьесе он изложил свои взгляды на театральное искусство, которое считал высшей формой литературного творчества. Он писал:
«Театр — это совершеннейшая форма и сильнейшее выражение литературного искусства, где поэзия, соединяясь с музыкой и живописью, выносит на сцену захватывающее действие одной из картин жизни».
Групповая фотография, сделанная по случаю «Дня армянской книги», организованного Обществом армянских литераторов Франции в Париже 12 декабря 1939 года, с участием в частности Аршака Чобаняна, Мисака Манушяна, Миши Азнавуряна и его дочери Аиды. Справа, в очках — Заре Ворпуни. Источник
Атмаджян был убеждён, что армянский народ недооценивает свой театр, хотя имеет таких драматургов, каких нет у других народов: Ширванзаде, Левон Шант, Сундукян, Паронян и многие другие. Он верил, что театр может стать мощным инструментом культурного возрождения, способом объединения рассеянной нации.
Сестра Гегама, Мари Атмаджян, позже напишет о брате книгу воспоминаний «Луч света: в память о поэте А. Сема», которая вышла в 1970 году. В ней она попыталась сохранить образ брата для потомков, рассказать о том, каким он был человеком, а не только поэтом. Она помнила его смех, его энтузиазм, его неистощимую веру в будущее, и как он работал до изнеможения, как горели его глаза, когда речь заходила о литературе, как он мечтал увидеть свободную Армению.
Однако, как это по обыкновению происходит, история распорядилась иначе. В 1939 году началась Вторая мировая война. Франция вступила в войну против нацистской Германии, и Атмаджян, как многие иммигранты, был призван в армию. Он не был французским гражданином, его прошение о натурализации так и не было удовлетворено. Но это не помешало ему встать на защиту страны, которая приютила его, дала возможность учиться, писать, дышать свободно.
18 мая 1940 года, во время боёв во Фландрии, Гегам Атмаджян погиб. Ему было двадцать девять лет, Он не дожил полгода до своего тридцатилетия. На его могиле высечена надпись:
«Огонь Фландрии забрал его тело, но здесь покоится луч воспоминания о нём как о поэте. Гегам Атмаджян (А. Сема), 1910-1940. Погиб за Францию».
Мари Атмаджян рядом с могилой своей матери, которая одновременно является мемориалом, посвящённым памяти её брата Гегама Атмаджяна, на кладбище Рони-су-Буá. Источник
Странная ирония судьбы: человек, переживший геноцид, потерявший отца в страшной резне, погибает на полях сражений за страну, гражданином которой так и не стал. Но в этом и заключается величие его выбора. Он сражался не за бумаги с печатью, но защищал ценности, в которые верил: свободу, культуру, право людей жить по-человечески.
Четыре года спустя, в феврале 1944-го, в том же Форт Мон-Валериен, где был похоронен Атмаджян, немцы расстреляют его друга Мисака Манушяна и двадцать два его товарища по Сопротивлению. Две судьбы, два друга, два поэта, объединённые общей трагедией и общим выбором. Они оба выбрали жизнь, наполненную смыслом, и верили, что слово сильнее смерти, что культура переживёт любое насилие.
Сегодня имя Гегама Атмаджяна известно немногим. Он не стал героем плакатов, о нём не поют, о нём не снимают фильмы. К сожалению, он остался в тени своего более известного друга. Но разве в этом дело? Разве значимость человека измеряется количеством упоминаний в учебниках истории?
Атмаджян принадлежит к тому типу людей, которые создают культурную ткань народа. Они незаметны, они работают в тени, их труд кажется малозначительным на фоне больших исторических событий. Но именно благодаря таким людям народ остаётся народом. Они хранят язык, они передают традиции, они строят мосты между поколениями и культурами. Название его журнала «Джанк» оказалось пророческим. Вся его жизнь была усилием, напряжением воли, постоянным преодолением.
В истории армянской диаспоры много таких судеб. Людей, которые могли бы стать великими писателями, учёными, художниками, но погибли слишком рано. Геноцид не просто убил полтора миллиона армян, он украл у мира бесчисленное количество нереализованных талантов, несозданных книг, ненаписанных симфоний. Гегам Атмаджян успел сделать многое за свои тридцать лет, но сколько ещё могло бы быть написано, если бы не пуля на полях Фландрии?
Армянская история — это не только страдания, но и удивительная жизнестойкость, люди, которые после катастрофы смогли подняться и начать строить заново. Армянская история — это поэты, которые в самые тёмные времена продолжали верить в свет.
Источники:
Loumé, Ugo. Missak Manouchian, la littérature comme pays d’adoption [Электронный ресурс] // ActuaLitté. — 19.02.2024. — URL (дата обращения: 21.11.2025).
«ՍԵՄԱ | Ժամանակ» [Электронный ресурс] // Jamanak. — 19.05.2025. — URL (дата обращения: 21.11.2025).
Լուսաղբիւր = Loussaghbiour: Litteraire, artistique, scientifique. — Փարիզ: տպ. Պ. Էլէկեանի, 1952–1971. Թող. 1953, № 6 [Электронный ресурс]. — 48 ս.; 27×22 սմ. — URL (дата обращения: 21.11.2025).
Pëltean G. Cinquante ans de littérature arménienne en France, 1922-1972: du même à l'autre : дис. – Paris 4, 1995.